Прорабская

Привет вам уважаемы Форумчане от Прораба!
Я действительно один из первых учеников Миши Портнова.
17 лет назад Михаил дал мне путевку в жизнь, а вернее обучил специальности QA, что очень востребована в Американскom Хайтекe, за что я ему очень и очень благодарен.

51 лайк

Прораб сегодня зашел в офис по своим делам и я ему рассказал про эту тему. Он обещался рассказать как мы ходили в корейскую баню. Я о Прорабе раньше говорил в теме - он первый наш студент, приехавший из-за пределов Долины, из Лос Анжелеса. В одном из видео, которые были пролинкованы выше, Прораб, сидя за рулем автомобиля, рассказывает о том, как получил свой “первый честно заработанный” чек в Америке.

22 лайка

Прораб сказал, прораб сделал!

Эпизод в Корейской бане

Очередная обыкновенная среда… банный день.Сидим мы в парилке и как обычно “травим баланду”.
Народ вокруг, который из интеллигентов, рассуждает о чём-то великом, ну а кто по-проще, тот всё больше отмалчивается. A народ всё подваливает и подваливает… Не только уже все нижние полки заняли, даже и на верхних мест практически нет. A люди-то всё больше свои, хорошие люди. Корейцами даже не пахнет… хотя баня и корейская. Всё больше пахнет потеющим русско-еврейским контингентом.

И вдруг разговор как-то незаметно плавно перешёл от Real Estate и баб в плоскость ниже пояса – “хорошо ли быть обрезанным”… в полном смысле этого слова… ну, вы меня понимаете… Да и где ещё об этом не поговорить, как ни в бане. Место самое подходящее, да и товар прямо в лицо собеседника поглядывает…

И вот сидит один мужик на полке, потеет и рассуждает: “Предложили мне обрезание сделать, а я, мужики, всё сомневаюсь - резать или нет… “Быть или не быть?”.

И тут постепенно в этот разговор встревают все потеющие посетители парилки.

“Да уж, резать - это не наращивать. Смотри не погорячись, лишнего не обрежь. Не войди в идеологический раж”, - слышатся реплика соседа с верхней полки справа.

В это время слева кто-то бухтит: “Надо было резать, когда ты маленький был. Тогда не больно. Вот мне резали, и я не помню больно было или нет. А в твоём преклонном возрасте могут быть проблемы”.

А мужику, который в раздумьях на вид лет 40, не больше.

И вдруг с левого нижнего угла слышатся негромкий голос: “А вот мне обрезание сделали совсем недавно, год назад и ничего… всё нормально”.

Тут взоры всех потеющих и рассуждающих о вечном вопросе “резать или не резать”, обращаются к говорящему, а тот, красивый, высокий интересный мужик лет 50 сидит совершенно спокойно и улыбается.

Все засуетились, поправили полотенца и стали расспрашивать: “Как же ты в таком возрасте это сделал? Расскажи поподробнее”.

Герой парилки уселся поудобнее, вытер пот со лба, рассмеялся и стал рассказывать: “Да вообщем говорить особо не о чём. Чик-чирик ножичком и все дела. Только потом всё начинается. Hемного было больно, а вернее некомфортно всего пару недель после обрезания. Даже пришлось широкие трусы одевать…”.

Он помолчал и явно вспоминая, добавил: “Хотя нет… трусы я одел на вторую неделю, а всю первую неделю по дому голый ходил. Жену пугал…”.

А интересующий обрезанием мужик не успокаивается, и всё расспрашивает нашего героя: “А что ты чувствовал? А как жена? А процесс полового акта удлиняется?”.

В это время шутники с верхних полок комментируют: “Ну, как же может процесс удлиниться, когда тебя укорачивают. Сам подумай, дурная твоя голова”.

А наш обрезанный герой продолжает: “Насчёт времени как бы тоже самое… ничего такого не заметил, а вот учиться делать “это” пришлось заново. Странные ощущения…”.

Интересующий задумчиво почесал голову: “Теперь, когда ты знаешь, чем всё закончилось, скажи мне, согласился бы опять обрезаться?”, - и замер в ожидании ответа.

А герой сегодняшнего дня уверенно отвечает, да ещё так уверенно: “Да, конечно бы обрезался. Сейчас гораздо лучше”.

“Лучше, что?”, - все опять засуетились на своих полках, а герой отвечает с достоинством: “Просто лучше”, - и чтобы закончить разговор добавляет:“Давайте я вам анекдот расскажу”.

“анекдот уже был рассказан господином Портновым немного раньше, но как говориться “из песни слов не выкинешь”.

Народ в парилке поутих, a герой стал рассказывать: “В одной еврейской семье родился мальчик без одного века. Погоревал папаша и пошёл к раввину.

“Слушай, Ребе”, - говорит он, - “Помоги моему сыну. Исправь дефект. Век буду благодарен”.

А раввин отвечает: “Давай я твоему сыну обрезание сделаю, и этот кусочек вместо века пришью. Тут отрежем, там пришьём… Всё будет хорошо”.

Отец мальчика удивился, задумался, но не согласился: “Что ты, Ребе? Kак так можно?”.

А раввин на своём настаивает: “Да я этими вещами 40 лет занимаюсь, у меня руки золотые. Я почти весь наш город обрезал. Все довольны и никто не жалуется”.

А отец мальчика отвечает: “Нет, Ребе, ты меня не понял. Как будет мой мальчик с таким веком на мир смотреть? “Хреновый” у него будет взгляд. Ты об этот подумай…”.

Раввин задумался, а вслед за ним и все мы. А пока мы думали, поднялся наш герой, махнул нам на прощаньем своим обрезанным произведением искусства и вышел…

“Да”, - подумал я, - “A теперь вопрос к знатокам…”.

И всё бы хорошо. Мы попарились, поболтали и разошлись довольные, но неожиданно у этого банного эпизода было продолжение…

На следующий день я был на Дне рождения своих друзей. Прекрасная семья. Именинница, очаровательная женщина, её муж - классный парень, а их ребёнок вообще гениальный. Так вот, сели мы за стол и стали отмечать праздник. Выпили, закусили, поздравили именинницу. Ну, конечно не забыли и себя поздравить.

B лучших традициях немного покритиковали мой очередной писательский опус - тот который про обрезание. И друзья в дружеской беседе популярно объяснили мне, что я скомкал… конец.

“Ну, что ты опять пишешь?”, - возглас моей Музы остановил рождение очередного шедевра, - “Какой конец? Вы все там чокнулись в этой корейской бане. Может, хватит уже про концы?”.

“Да, нет, дорогая”, - я тихо возразил, - “Это не тот конец, про который ты подумала. Это про конец моего рассказа. Это его я скомкал…”.

Муза недоверчиво покачала головой.

“Верь мне!”, - продолжал настаивать я, - “Конец надо изменить…”.

Тут Муза перебила меня, пытаясь не смеяться: “Да… конец… действительно можно изменить, хуже не будет”, - она уже с трудом сдерживала свой смех, - “Я знала, что вашего брата обрезают, но чтобы так…”.

Тут уже я не выдержал: “Говорю совершенно серьёзно”, - заворчал я, так как меня, писателя, задели за живое, - “Я хочу поменять конец рассказа и только это. Больше ничего. Вот послушай… ”, - и я прочитал окончание рассказа своей дорогой Музе:

“А пока мы думали, поднялся наш герой, махнул нам на прощаньем своим обрезанным произведением искусства и вышел…

Oн уже практически покинул парную, как вдруг с верхней полки его окликнул коренастый, весь покрытый курчавыми волосами невысокий брюнет: “Mужик, a ты не в Купертино живёшь?”.

“Да”, - удивлённо ответил герой сегодняшнего дня, повернувшись к брюнету, - “В Купертино…”.

“Узнаю филигранную работу Лазаря Моисеича”, - уже вовсю веселился брюнет, - “Его уверенная рука…”.

В парилке раздался громкий смех. Рассмеялся и наш обрезанный герой. Он дёрнулся, сбросил полотенце и с шумом рухнул в бассейн с ледяной водой…

Cреда, банный день…

54 лайка

Я думал рассказ про баню будет=0

4 лайка

Дело происходило в бане, в твоей любимой корейской бане, но ты не расстраивайся, у меня ещё один рассказец про баню имеется. Я думаю, что ты даже сможешь кое-кого узнать…

2 лайка

Hаграда нашла своего Героя

Сидим мы буквально вчера вечером в Корейской бане. Паримся. Болтаем о том, о сём. Как бы ничего нового. Темы старые мусолим: Real State, женщины, job маркет, и ничего не предвещает необычного - oбыкновенный банный день по средам.

И вдруг в парилку заходит молодой мужик, a лицо как бы знакомое. Сел рядом на полку в позу лотоса и молчит. Мы же как не в чем не бывало, продолжаем потеть и трепаться.

Мужик посидел немного, помедицировал, затем вылезает из своего лотоса и начинает благодарить моего товарища, соседа по банной полке – “известную и легендарную личность Bay Area”: “Спасибо тебе огромное. Всю жизнь буду тебе благодарен, отец родной. Век не забуду”.

“Легендарная личность”, конечно, удивляется и недоумевает, за что, мол, такие благодарности. А я затаив дыхание, смотрю во все глаза - на моих глазах твориться история.

Мужик поинтриговал нас немного своими многочисленными “спасибо” и, повернув восторженное лицо, усыпанное мелкими капельками пота в сторону “легендарной личности” стал объяснять:

“Помнишь, как в конце прошлого года ты пояснял одному чудаку, что такое покупка дома? Что нужно учитывать? Kуда нужно смотреть? Kак надо искать, ну и конечно, как надо потом дом страховать? И, что самое важное: надо немедленно покупать – “промедление смерти подобно”.

“Ну, прямо, как Ленин”, - с уважением подумал я, - “Глобально мыслит”.

“Личность” кивает головой, вспоминая какие-то детали, но вопрос по-прежнему стоит у него в глазах.

“Так вот”, - продолжает мужик со знакомым лицом, - “Я тебя послушал… послушал… и купил себе дом. Учёл всё, что ты сказал”.

Он замолчал, оттёр пот со лба, вздохнул и продолжил: “А сейчас знаешь что?”.

“Не знаю”, - ответила “личность”, действительно не зная, что произошло сейчас.

“Сейчас мой дом за шесть месяцев подорожал ровно на столько, сколько я накопил за 5 лет, чтобы положить “Down payment” для покупки этого чёртова дома”, - радостно засмеялся мужик, - “Ты представляешь, как здорово. И это только ты, только твоя заслуга”.

Mужик замолчал и ещё несколько раз глубоко вздохнул, очевидно лишний раз представляя, как это здорово, а я полотенцем быстро протёр глаза, стараясь всё запомнить и ничего не забыть.

“И что?”, - как-то робко спросила “легендарная личность”, видя, как мужик опять погрузился в себя и снова уселся в позу лотоса.

“А больше нечего. Cпасибо тебе большое”, - ещё раз выразил свою благодарность мужик и сомкнул глаза.

Мы с “легендарной личностью” вышли из парилки и одновременно бултыхнулись в бассейн с ледяной водой. Вода нас освежила.

“Вот это да! Вот это мастерство! Видишь, как тебя люди благодарят. Заслуженная награда нашла героя”, - сказал я молчаливой “легендарной личности”.

“Личность” промолчалa несколько секунд и спросилa меня: “А может нам рубрику на форуме ввести: “Банные советы для приезжающих”. Как ты думаешь?”.

“Надо подумать”, - веско ответил я и, усевшись в кресло, стал думать…

“Легендарная личность” тоже уселась в соседнее кресло и закрыла глаза.
“Тяжела ты, шапка Мономаха”, - услышал я тихий шёпот.

Банный день заканчивался…

40 лайков

Да, он интересно пишет, без сомнения. Но- может быть- выделить это в отдельную тему?
Ведь если в одной теме две мощные повествовательные линии, не начнут ли они со временем мешать друг другу?

Я думаю, что пусть пока тут постит в развитие темы. А наберется несколько постов - выделим его а Прорабскую. У него самые интересные, на мой взгляд, истории относятся к советскому периоду - как строил объекты всякие. Там просто невероятные события. Школа жизни.

10 лайков

вот вам маленькая история - чистая правда - о советском строительстве.

Краснопресненские курьёзы…

Москва… Красная Пресня… Отсюда в 1905 году начинали свой путь первые боевые дружины большевиков, а теперь за строительным забором на проезде имени “лейтенанта Шмидта” - развороченный человеческий муравейник. Здесь бывшие Краснопресненские дружинники с незабытым революционным энтузиазмом возводят циклопическое здание 21 века - Центр Международной Торговли (ЦМТ). Ситуация можно сказать революционная. Олимпийский объект ЦМТ должен быть сдан в срок, а время осталось мало. Надо спешить…

Я волею судеб работал на этом уникальном объекте простым прорабом и отвечал за отведённый мне отдельный участок. Сим участком была трёхбашенная деревянная градирня, которая своими довольно высокими конструкциями вылезала на крышу, придавая ей хорошо уловимое сходство со старинным линкором.

Верхняя высотная отметка крыши здания была 120 метров. Не от уровня Балтийского моря, что есть очень мало, а от уровня Краснопресненской “грешной” земли, что есть довольно высоко. Порой небольшие “кучерявые” облака, проплывавшие по небу-океану, останавливались ненадолго отдохнуть на моей крыше, на которой я практически торчал целыми днями. Облака отдыхали, собирались с силами и вновь отправлялись в свои бесконечные странствия. Вместе с облаками отдыхали и мы. Работы приостанавливались и все с вытаращенными глазами черпали казёнными касками небесную невесомую белесую вату.

Работа на высоте давала мне относительное высотное преимущество над остальными, и, поглядывая на копошащихся внизу суетящихся людей в свободное время я философски рассуждал о бренности мира. 120 метров верхотуры позволяло это делать.

Как я уже говорил, строительство комплекса зданий ЦМТ было уникальное. Подобное ещё никогда не сооружалась на территории СССР. Весь проект был, спроектировал американскими архитекторами под их же кредит, который естественно не безвозмездно, предоставил старинный ленинский друг - Арманд Хаммер. Сколько “зелёных” комиссионных за это “доброе и бескорыстное дело мира”, не считая почётного ордена “За дружбу народов” получил американский мультимиллионер я не знал, да это и трогало меня очень мало. Главное было то, что вся строительная технология на этом объекте была супер новая, революционная. Я находился на передовом фронте - это было “строительное будущее” 21-ого века.

Всё поставки строительных материалов для ЦМТ шли напрямую из Америки. Но чтобы не возить тяжёлые железобетонные конструкции и сэкономить деньги, бетонные панели для зданий комплекса решили делать в Москве, так как советские песок, вода и цемент практически ничем не отличались от американских.

Поточная линия для производства ж/б панелей (настоящий мини-бетонный завод) была тоже не советская. Американцы аккуратно, пароходами, привезли необходимое оборудование, смонтировали его и уехали, а советские спецы приступили к производству панелей.

Их штамповали очень быстро, совсем как вкуснейшие блины, которые отлично пекла моя мама. Штамповали и незамедлительно подвозили к зданиям ЦМТ. Двенадцать бригад лучших монтажников треста в три смены без остановки монтировали панели и скоро металлические каркасы комплекса зданий ЦМТ оделись в современное панельное платье. Я сидел на крыше, монтировал свою градирню и как друг детей - толстый Карлсон, наблюдал за работой монтажников. Их слаженные действия были достойны уважения.

После того, как краснозвёздные гвардейские монтажники смонтировали многочисленные ярусы железобетонных панелей, необходимо было приступить к конопатке междупанельных швов. Процедура эта была опробована несколько столетий назад, еще, когда стены бревенчатых домов конопатили мхом. Материалы изменились, но идея осталась та же. Что древняя госпожа Дерево, что и более современный Господин Бетон имеют свойство при холоде сжиматься, а при тепле расширяться. Вот поэтому, чтобы панели здания не лопнули или не провалились, необходимо иметь между ними гидроизоляционные швы, которые будут регулировать их температурную жизнь.

Ну, a если надо конопатить - значить надо, и вот бригады ринулись на заделку швов. Множество люлек с тросами, паучьей паутиной облепили стены зданий ЦМТ. Не миновало это и мой корпус.

Десятки рабочих, похожие на пулемётчиков времён гражданской войны, увитые толстыми чёрными герленовыми жгутами как пулемётными лентами, сели в люльки и устремились в атаку на швы. Но вдруг, как по команде, все поднялись на крышу и сумасшедшим отборным матом принялись покрывать стройку и всех тех, кто на ней находился. Я попытался немного их успокоить, но мои потуги утихомирить не на шутку разошедшихся монтажников не увенчались успехом. Народ просто озверел. Но вскоре после небольшого перерыва и принятия всем известного успокоительного напитка, монтажники немного успокоились. Мои настойчивые вопросы достали их бригадира-орденоносца. Он закурил “беломорину” и популярно объяснил мне, в чём собственно дело. Я с вытаращенными глазами слушал его и старался подавить нараставшее во мне желание хлебнуть того же самого горячительного-успокоительного.

Оказалось, что после монтажа стеновых ярусов между панелями совсем нет швов. То есть панели примыкали к друг другу практически вплотную, что было совершенно недопустимо. Сначала руководство объекта стало трясти монтажников, пить из них кровь и обвинять в халтуре, но вскоре выяснилось, что это не вина гвардейцев-монтажников. На новейшей американской линии по производству ж/б панелей советские специалисты стали применять советские нормы - пару сантиметров туда, пара сантиметров сюда. И в результате этих “туда-сюда” межпанельные швы пропали.

С ошибкой разобрались довольно быстро и, выслушав бледные и невнятные извинения работников “бетонного цеха” стали исправлять допущенное нарушение. Как исправлять? Очень просто.

Дирекция Центра Международной Торговли в срочном порядке закупилa в Америке достаточное количество новейших алмазных пил по резке бетона, и те же неустрашимые бригады монтажников резво ринулись пилить температурные швы. Совсем как в книге у Ильфа и Петрова: “…пилите, Шура, пилите…”. Мелкая бетонная пыль закружилась в воздухе над ЦМТ.

Cтеновые панели стали золотые, почти как физкультурные гири, которые пилили в бессмертном романе несчастные герои - Балаганов и Паниковский. И оказалось, после соответствующего подсчёта, что можно было спокойно привезти эти панели из Америки и не иметь геморроя с бетонным заводом и панельными швами. Деньги были бы те же. Но дело было уже сделано. На общем собрании партийно-хозяйственного актива ЦМТ все по-негодовали, помитинговали и сделали соответствующие выводы - больше так не ошибаться, ибо подобные ошибки очень дорогие, что советским строителям совершенно не позволительно, а затем с тем же трудовым революционным энтузиазмом продолжали строительство. Время оставалось очень мало.

Я с заоблачной верхотуры орлиным оком поглядывал на весь этот производственный земной бардак, продолжая философски рассуждать о бренности жизни. “Мне сверху видно всё, ты так и знай…” - это про меня было написано.

Разобравшись с внешним “панельным казусом”, строительные бригады принялись за внутренние работы. Образовалось горячее направление главного удара - бетонирование 17-ти этажей высотного офисного здания, на крыше которого находилась моя уникальная градирня.

Четыре строительных управления сконцентрировали свои силы на бетонировании перекрытий. Работа шла днём и ночью, в субботу и в воскресенье. И всё было бы отлично, так как технологию бетонных работ освоили в Союзе давно и довольно хорошо, но вскоре образовалось одно НО.

Согласно проекта все полы покрывались специальным ковровым покрытием, то есть поверхность этажей должна быть совершенно ровная и гладкая. Для этого предусматривалось полузастывшые бетонные полы доводить до нужного состояния специальными затирочными машинами. Яркие, красочные машины, похожие на снятые с вертолётов винты - достойно впечатляли. Таких машин советские строители никогда не видели. Машины притягивали взгляды и как бы просили попробовать их в работе. Устоять было невозможно. И как оказалось в последствии, работать с ними было одно удовольствие.

Рабочие уложили бетон, дав ему выстояться, столько времени, сколько они считали было необходимо. А за тем принялись яростно шлифовать пол американскими “диковинами”, готовя его под наклейку ковра. Жёлтые вертолётные лопасти закружились на всех этажах здания.

Бетонщики хорошо постарались. Все поверхности этажей идеально блестели… но бетонные поверхности, политые трудовым советским потом, были волнистые. И если под обыкновенные деревянные полы они подходили идеально, и с ними не было бы проблем, то для наклейки коврового покрытия эти полы совершенно не годились - другие нормы. Идеальные “ковровые волны” американские специалисты отрицали. “Море волнуется раз, море волнуется два…”- в Америке об этой детской игре-считалке ничего не знали. Очевидно, они играли в другие игры.

Полы необходимо было переделывать. Все полы. Руководство ЦМТ чертыхалось, брызгало слюной, но американцы стояли насмерть. И так как особого выбора не было, то на объект нагнали огромное количество строителей, расставили их по этажам и, поставив в позицию “рака” заставили исправлять содеянное.

Удивительно, но получилось, что вопреки расхожему правилу - “второй производственный снаряд” угодил в ту же самую воронку. Это невероятно, но факт. Но к чести советских строителей, возникшие трудности с “половым” вопросом были устранены в рекордно короткое время и не останавливаясь на достигнутом, мы успешно продолжали идти вперёд к полной победе социализма на отдельном объекте - Центре Международной Торговли.

Работы на ЦМТ заканчивались. С трудом, но мы успевали в срок. Я тоже очень старался, чтобы внести и свою порцию труда во всенародную копилку. После окончания работ по градирне, мне поручили довести “до ума” кровлю. А крыша была не совсем обычная. На ней, согласно проекта, была смонтирована настоящая миниатюрная железная дорога, по которой должна была ездить специальная машина и мыть оконные стёкла. Машину передвигали по рельсам, спускали люльку и после небольшой оконномоечной процедуры загрязнённые окна высотного здания сверкали своим первозданным блеском. “Шик, блеск, красота … тра-та-та”.

Для этой уникальной машины на крыше был даже построен специальный железобетонный гараж со стальными дверями, где дорогая машина, в прямом смысле этого слова, должна была отдыхать после праведных трудов. Московский снег и дождь не должны были беспокоить труженицу. Мы смонтировали ж/д дорогу, закончили отделочные работы по гаражу и всё предъявили эксплутационщикам ЦМТ. Те подписали акт приёмки и мы, довольные друг другом, расстались… но как оказалось - не на долго.

Через пару недель в моей прорабской возникло перекошенное лицо мужика, который подписал мне акт приёмки крыши.

“Чайку?”, - предложил я, пристально вглядываясь в его безумные, широко раскрытые глаза.

“Какой там чай! Ты с ума сошёл”, - заорал он, а затем как ненормальный, тряся головой, схватив меня за рукав куртки, судорожно потащил из бытовки на улицу.

“Это у тебя вид совершенно безумного человека. Скажи, что случилось”, - я настойчиво спрашивал, но мужик молчал и только продолжал тащить меня по направлению к подъёмнику, который развозил людей по этажам. Ответа не было.

Я смирился с красноречивым эксплуатационником и перестал задавать вопросы. Скоро и так всё узнаем. Молчун поднял меня на крышу. Решётка подъёмника отворилась, и я увидел красавицу окономоечную машину. Похожая на белого лебедя, она грациозно стояла на рельсах и сверкала на солнце своими хромированными деталями.

“Какая красивая и наверно очень дорогая?”, - спросил я товарища “по цеху”, но тот не отвечал, а только тыкал пальцем в сторону гаража.

Я присмотрелся повнимательнее и вдруг заметил, что высота машины немного превышает высоту гаража.

“Так как же она…?”, - вновь задал я вопрос, но мужик “по-одесски” перебил меня своим вопросом, - “А как же ты…?”.

“А что я? Я смонтировал всё правильно, согласно представленным чертежам”, - чеканным прорабским голосом ответил я, уже прекрасно понимая, что сейчас начнётся, - “Ты можешь сам всё проверить. Документация в полном комплекте находится в прорабской. Это совершенно не моя вина”.

“Но как же… как же… как же”, - зациклился он, - “Ведь она в гараж не лезет”.

“Ну, не знаю”, - спокойно ответил я и, вспомнив старый анекдот, смеясь, добавил, - “Может её сметаной смазать… тогда она точно пройдёт”.

Разговор был закончен. Всё было понятно. Эксплуатационная служба ЦМТ купила другую машину. Такое у нас бывает.

Я повернулся спиной к убитому производственным горем эксплуатационнику и медленно пошёл к подъёмнику. Спешить мне было некуда. “Мавр сделал своё дело…”.

“Третий производственный снаряд” со свистом пролетел над моей головой и угодил в ту же самую воронку, куда попали и первых два. “На войне как на войне”.

Москва… Красная Пресня…

38 лайков

В Долине сейчас хорошо. Лето заканчивается, но как говорится - дыхания осени ещё не наблюдается. Особенно сейчас красиво в окрестных виноградниках Напы и Сономы - сине-черный виноград, зелёные листья и холодное шардане. Рай!

Andy а про майора рассказ читал?

“Праздник души”

Обычно в детстве многие мальчишки хотят быть пожарниками. Блестящие каски. Мужественные, крепкие парни. Mашины красного цвета с ревущими сиренами мчаться по улицам города, спеша на помощь людям. Много-много героизма и много-много романтики.

Я тоже не избежал этого детского увлечения. В детском садике я однажды сильно озадачил свою маму, с удивительным для 5-летнего ребёнка жаром объясняя, как хорошо быть пожарником и как я непременно им стану. Мама особенно не возражала. Она хорошо понимала, как приходят и уходят детские увлечения. И она оказалась права. Я не стал пожарником, а стал строителем. Но романтический ореол героев-пожарников бережно хранился в моей душе.

В силу служебных обстоятельств, по своей работе я был связан с пожарниками, с работниками “багра и топора”, и с каждой нашей новой встречей светлый детский образ героического пожарника тускнел. Многочисленные майоры Государственного пожарного надзора заметно постарались в этом процессе.

Согласно существующих норм и правил каждый строительный объект, предъявленный к сдаче, должен был пройти Государственную комиссию, постоянным членом которой является славный представитель Государственного пожарного надзора. На протяжении всего срока строительства ответственный пожарник, обычно в звании майора, периодически появлялся на объекте, контролируя состояние противопожарной безопасности. Все его требования и замечания были обязательны к выполнению. “Главный” пожарник даже имел право штрафовать нерадивого строителя. Никто не хотел связываться с “противным майором-редиской” и его всегда встречали как дорогого гостя, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Я тоже, как все, шёл “по волнорезу” и, приклеив на лицо дружескую улыбку встречал дорогого гостя с распростёртыми объятиями и накрытым хлебосольным столом.

Майор-пожарник, Синицын Иван Кузьмич, который курировал мой объект, а строил я здание АТС в Бибирево, смотрелся странновато. Маленького роста, круглый, с огромным животом-арбузом и абсолютно лысый. Да к тому же он обладал удивительно зычным голосом, совершенно не совместимым с его ростом. Своим хорошо поставленным оперным басом он умудрялся покрывать не только всю территорию стройки, а также прилежащую к АТС небольшую улочку. Редкие прохожие шарахались в сторону, порой слыша громовые раскаты его голоса.

Обычно майор появлялся на объекте к обеду. Он неторопливо обходил территорию подвластной ему стройки, и каждый раз находил какой-нибудь непорядок в пожарной безопасности. Кроме своего уникального баса он обладал удивительным профессиональным нюхом. Никакая мелочь не могла укрыться от его маленького круглого носа-картошки. Спорить с ним было бесполезно. И поэтому, каждый раз завидя Ивана Кузьмича, уверенно дефилирующего по АТС, я автоматически посылал своего начальника участка в соседний Гастроном за “джентльменским набором”, вкус майора я уже хорошо знал.

Пара “Жигулёвского”, бутылка “Старки” и варёная колбаса, желательно “Докторская”, с чёрным хлебом очень даже устраивали Синицына и приводили в лирическое настроение. На устранение нарушений мне великодушно давалось несколько дней и инцидент с пожарной безопасностью считался исчерпанным. Я очень дорожил пожарником и считал его своим другом… Каким же я был наивным!

Работы на стройке заканчивались. В скором времени я должен был предъявить здание АТС к приёмке Государственной комиссии и майор зачастил ко мне в гости. Oн стал бывать у нас практически каждый день. Но так как “Старки” в Гастрономе было достаточно, то ни каких проблем с пожарником я не имел и успешно доводил и сдаточный объект, и майора до нужной кондиции.

Время летело вперёд стремительным экспрессом. Начальство треста со страшной силой снимала стружку, даже папа Карло так не шкурил своего Буратино. Объект АТС Бибирево находился на контроле Горкома партии. Руководство города уже пообещало Москвичам новые телефонные номера и не сдать объект в срок было нельзя. “Справедливый пролетарский суд” и последующий за ним возмездие - “расстрел на месте” грозил всем, а первому - мне.

И вот наступил день проведения Рабочей комиссии. А Рабочая комиссия это как бы генеральная репетиция Государственной комиссии. Все имеющиеся недоделки на будущей автоматической телефонной станции (ATC) были указаны представителями комиссии и включены в специальный список. Всё должно быть исправлено в течение двух недель, a иначе… “a иначе нам удачи не видать” - ружья были заряжены, а цели определены. К концу дня, когда я уже получил дефектные ведомости от всех представителей Рабочей комиссии: от Санэпидемстанции, от Проектировщиков, от Эксплуатационников, майор Синицын затащил меня в один из пустынных углов первого этажа АТС.

“Ну, а у тебя что, Кузьмич?”, - спросил я красноликого майора, ожидая очень маленького списка недоделок от представителя Государственного пожарного надзора, наивно надеясь на наши дружеские отношения, обильно смоченные “Старкой”.

“А ведь ты все противопожарные двери оббил металлом без асбеста. Это есть нарушение”, - радостно сказал он, суетливо потирая руки, - “Теперь надо всё переделывать”.

“Как переделывать? В проекте асбест не предусмотрен… Ты куда смотрел? Ведь у нас 50 дверей. Ты здесь каждый день крутился и что, не мог подсказать?”, - удивлённо спросил я пожарника.

“Новые нормы вышли”, - ответил он, пристально сверля меня своими маленькими колючими глазками, - “Их в проекте действительно нет, так как проект старый, но сейчас эти нормы действуют, и я акт Госкомиссии не подпишу”, - добавил он, немного отодвинувшись от меня, явно читая мои мысли.

“Ну, ты и жук. Как ты мог так поступить?”, - возмущённо закричал я, непроизвольно оглядывая этаж и ища взглядом что-то тяжёлое, что бы долбануть по наглой майорской роже, так как справиться с этим надутым шаром голыми руками я не мог, - “Ведь я явно не успею закончить работы с дверями”.

Синицын помолчал немного и вдруг, нервно улыбаясь, сказал: “А вот если ты устроишь мне “праздник души”, то в порядке исключения я подпишу тебе все бумаги”.

Я стал судорожно соображать. Бутылка “Старки” с пивом явно не тянула на праздник майорской души. Он явно хотел чего-то большего, но чего…

В настоящий момент с моим воображением было очень плохо. Кроме слов “какая же ты сволочь, майор” в голове ничего не было. Меня после такой наглости как будто-бы парализовало.

“Ну, и что ты хочешь за свою подпись?”, - с опаской спросил я пожарника после небольшой паузы.

“Я же тебе сказал - “праздник души”. Мне больше ничего не надо”, - продолжая улыбаться, отвечал майор.

“У всех свои праздники. У меня, например “праздник души” - это проведение Госкомиссии и сдача АТС, а у тебя вероятно праздник - совсем другое. Ты давай не темни, а говори по делу…”, - попросил я Иванa Кузьмичa, начиная понемногу приходить в себя, готовясь к худшему.

“Устрой мне праздничный стол с девочками…”, - совершенно спокойно произнёс Кузьмич.

“Ну, допустим стол я тебе накрою, - запинаясь сказал я, мысленно подсчитывая насколько я попал с праздничным столом, - “А вот девушки… где я их тебе найду? У нас в стране проституция не легализована”.

“Tут у тебя полно баб крутится… малярши, штукатурщицы… захочешь, найдёшь”, - противно улыбаясь, отвечал Иван Кузьмич и покачавшись на носках добавил, - “И учти, если что не так, я aкт на подпишу. Ну, пока”.

Он козырнул, развернулся и своей неторопливой походкой зашагал к выходу. Вот наглец… Но делать было нечего, надо было организовывать майорский “праздник души”. Если Синицын не подпишет акт Государственной комиссии меня ожидали большие неприятности.

Разговор с развратным майором не давал мне покоя почти весь день. Но к вечеру план “Подпись в обмен на “праздник души” созрел, и утро следующего рабочего дня началось с посещения отделочников.

Ровно в 9 утра я входил в бытовку главной “отделочницы” объекта АТС – Зинаиды Ивановны Сомовой.

“Здравствуй, Зиночка”, - я радостно поздоровался с начальницей всех “малярш и штукатуров”, уверенно выражая радость нашей утренней встречи.

Зинаида, солидная дама бальзаковского возраста и гренадерского роста, в телогрейке, подпоясанной солдатским ремнём и в высоких мужских ботинках (типичный персонаж монологов великого одессита Михаила Жванецкого) недоверчиво зыркнула на меня своими глазами-щёлочками.

Только позавчера мы с ней серьёзно сцепились на оперативном совещании в тресте. С пеной у рта я доказывал своему управляющему, что объёмы отделочных работ завышены, а качество их - никудышное. Часть работ необходимо было переделать. Нас на силу растащили товарищи “по цеху”. И вот сейчас я стою на пороге вагончика госпожи Сомовой и лучезарно улыбаюсь… Зинаида Ивановна была далеко не дура.

“Чё те надо?”, - недоверчива спросила она, и тут же медленно выдавила из себя, - “Я уже начала переделывать 2-й этаж…".

“Зиночка”, - повторился я, - “А давай не будем ругаться. Мы же делаем одно дело. Переделывать работу не надо. Я разговаривал с заказчиком, его всё устраивает. Надо только на втором этаже станции немного подкрасить… чуть-чуть”.

“Ну, и чё тебе всё же надо? Давай колись”, - Зина продолжала недоверчиво на меня коситься.

“А может чайку?”, - предложил я, продолжая излучать неописуемую радость, - “И выпьем мы его за великую дружбу между генеральным подрядчиком и субподрядчиком… я бы даже сказал так: “миру-мир”, а войне… сама знаешь что”.

“Ну, предположим, я знаю, что мы войне покажем… не у Пронькиных”, - Зина стала понемногу расслабляться, - “И я завсегда за дружбу, да и чайку попить тоже не помешает. Садись-ка, Борисович, за стол… в ногах правды нет, а я сейчас свеженького заварю”, - пригласила она и засуетилась с чаем.

“Ну, а всё же, чё ты хотел?”, - спросила она, когда мы уже как лучшие друзья стали прихлёбывать ароматный чаек и хрустеть вкусными сушками с маком.

“Ты, понимаешь, Зиночка, тут такое дело…”, - я отставил в сторону стакан с чаем и быстро пересказал мой разговор с пожарником.

Зиночка захохотала. Хохотала она долго. Я сидел, молча, ожидая окончания её неудержимого веселья.

“Ну, майор, ну молодец”, - причитала она, утирая слёзы, - “Вот даёт, стервец”.

“Он как раз и не даёт. Это мы должны дать”, - я попытался остановить развеселившуюся Зинаиду Ивановну.

“А я-то здесь причём?”, - удивилась Зина, - “Мне сексуальные фантазии твоего майора до “фени”.

“Нашего, майора, Зиночка, нашего. Он нам с тобой должен акт Госкомиссии подписать”, - я целенаправленно доводил свою мысль до коллеги.

Зиночка, как я говорил, была далеко не дура. Она опять заулыбалась и вопрошающе глядя на меня весело спросила: “И ты хочешь, чтобы я тебе помогла?”.

“Ну, да”, - ответил я, - “У тебя же здесь две бригады баб. Это 30 человек. Парочку девушек для майора найдёшь?”.

“Ну, если хорошо поискать, то может быть и найду кого-нибудь, кто майоров-пожарников любит”, - опять засмеялась своим грудным смехом, Зинаида Ивановна и хитро улыбаясь, добавила, - “Но тебе это дорого обойдётся”.

“Так вот я за этим и пришёл”, - согласился я, - “Давай торговаться. Ведь ты на строительные объёмы намекаешь? Я подпишу твои процентовки”.

“Ну, давай поторгуемся”, - обрадовалась Зиночка и наш торг начался…

Вскоре мы обо всём договорились, допили чай и разошлись…

На следующий день корыстный майор Синицын появился точно в обеденное время.

“Ну, как дела? Недоделки исправляем?”, - вежливо поинтересовался Иван Кузьмич как будто нашего вчерашнего разговора и не было.

“Да, мы исправляем понемногу”, - вежливо ответил я, - “Но, в основном, товарищ майор, организовываем вам “праздник души”. Всё уже на мази. Ждём вас завтра в шесть часов вечера в прорабской Зинаиды Ивановны Сомовой. Форма одежды – парадная”.

Иван Кузьмич недоверчиво посмотрел на меня и запинаясь спросил: “Ты имеешь ввиду…?”.

Он не закончил свою фразу, снял фуражку и вытер платком вспотевшую лысину.

“Так точно”, - по-солдатски чётко отрапортовал я, - “Две славные, очаровательные представительницы отделочного Управления номер 130 горят страстным желанием разделить с вами Ваш праздник”.

Майор немного помолчал, покачался на носках и медленно произнёс: “Ну, уважил, так уважил”, - а затем, удивительно грациозно для его шарикообразной фигуры лихо развернулся и пошёл прочь.

До “праздника души” оставалось 30 часов…

На следующий день прорабская Зинаиды Ивановны преобразилась. Полуразбитый, довольно широкий диван был ускоренно починен и украшен ядовито-зелёным покрывалом, что придало ему вид старого аллигатора на покое. Стол, накрытый чистой белой скатертью, и уставленный разнообразными закусками домашнего приготовления казался шедевром фламандских художников. Принесённые мной два литра водки “Старка” подчёркивали всю серьёзность предстоящего мероприятия. И наконец, две раскрашенные живые “матрёшки” из города Вологды, сидевшие на зелёной спине дремлющего аллигатора с вытаращенными от предстоящего “праздника” глазами, завершали картину.

Мы с Зинаидой Ивановной Сомовой постарались. Зиночка чётко въехала в поставленную задачу. А уж, во сколько дополнительных объёмов это обошлось моему строительному управлению навсегда останется военной тайной “Мальчиша-Кибальчиша”.

Майор Синицын не опоздал. В назначенное время, тихонько постучав, oн осторожно открыл дверь прорабской и остолбенел…

Зинаида Ивановна насладилась произведённым эффектом и с несвойственной ей грацией быка-производителя ласково произнесла: “Добро пожаловать, Иван Кузьмич. Милости просим”.

Одновременно со своей начальницей в один голос затянули хвалебную оду и две вологодские “матрёшки”: “Проходите, пожалуйста, Иван Кузьмич, чувствуйте себя как дома…”.

Майор Синицын расплылся в необъятной улыбки и плотоядно улыбаясь, шагнул к столу. Праздник начался…

После первого водочного наката я достал из под стола папку с бумагами.

“Уважаемый, Иван Кузьмич”, - торжественно начал я свою речь, одновременно косясь на пожарника и Зиночку, - “Как я правильно понимаю, у вас ведь нет никаких претензий к строителям?”.

Мой вопрос заставил дрогнуть наполовину наполненный стакан со “Старкой” в руке Синицына. Он поставил его на стол и молча, кивнул, выражая полное со мной согласие.

“Ну, тогда подпишите, пожалуйста, документы, чтобы это зафиксировать. Слова к делу не пришьёшь”, - уточнил я, подвигая к нему бумаги.

Майор неуверенно начал подписывать, но после четвёртого листа, вдруг остановился…

“Это же Акт Государственной Комиссии”, - неуверенно сказал он, пристально разглядывая бумагу, - “Мне кажется ещё рано…”.

“Самое время”, - хмыкнул я, и посмотрел на Зиночку.

Та автоматически зыркнула на “матрёшек”. Те, как по команде поднялись с дивана. Иван Кузьмич Синицын думал очень долго, и всё это время моё сердце стучало в груди паровым молотом. Но сердце выдержало. После длинной паузы, майор положил ручку на стол, взял недопитый стакан со “Старкой” и, выдохнув из себя воздух, лихо выпил его. Затем крякнув как гусь-селезень, опять взял авторучку и не-поднимая на меня глаз, решительно подписал оставшиеся бумаги.

Зиночка снова зыркнула на вологодских девчат. Они уверенно плюхнулись на зелёного аллигатора, а та барышня, которая сидела ближе к пожарнику, наклонилась к нему ещё ближе и, уткнувшись своей большой грудью в майорское плечо, принялась наливать водку в пустой стакан, приговаривая ласковым грудным голосом: “Вы закусывайте, Иван Кузьмич, закусывайте. Это всё домашнее, я сама готовила…”.

Недоразумение, вызванное досрочным подписанием акта Госкомиссии сошло с круглого майорского лица. Он опять заулыбался и потянулся за закусками… Гулять так гулять.

После третьего тоста мы с Зиночкой незаметно по-английски исчезли из прорабской, оставив Ивана Кузьмича наедине с его “праздником души”. Пускай служивый отдыхает. Ведь какая у него работа… сплошной нервный стресс.

Государственная комиссия на объекте АТС прошла блестяще. И хотя недоделки ещё оставались, все были довольны: и строители, и заказчик. Мелочи никого не огорчали… Москвичи получали дополнительные телефонные номера и это было главное.

С майором Синицыным я больше никогда не встречался, но при сдаче своего следующего объекта разговорился с другим славным представителем Госпожнадзора. Он и рассказал мне, что в последствии майора Синицына Ивана Кузьмича уволили из их славных рядов. Другой заместитель начальника строительного управления оказался не таким покладистым как я. Пришло возмездие!

34 лайка

У вас классный стиль!

Вот тут ещё куча рассказов Прораба, если кому интересно: http://www.itsmypage.com/forum/profile.php?mode=viewprofile&u=1797

2 лайка

2 прораб - спасибо за рассказ про майора. первый раз читаю - нигде не было. интересный ты человек Прораб - прикольно было бы пересечься в Долине - где - нибудь в корейской бане например… :))
2 marvista - я читал itsmypage - но кажется прораб там тоже все удалил. я только недавно узнал что удаление связано якобы с написанием книги прорабом. а так жалел

Обязательно пересечёмся, и не только в бане. В Калифорнии много интересных мест.
Сейчас поищу в своём Архиве что-то новенькое, и подвешу…

Трубы, “Прораб” и майор. Часть 1.

Я знаю, как нам “бабки” сделать”, - взволнованный голос моего товарища Сергея пронзительно рвался из телефонной трубки.

“Серёга, ты бы хоть “здрасти” сказал, а то сразу - “как бабки сделать”, - я попытался приостановить деловой фонтан товарища.

“Здорово, здорово… “я бык, а ты корова”….ты лучше не перебивай меня”, - Серёга продолжал вопить в телефонную трубку, совершенно не слушая, что я ему говорил, - “У меня есть гениальная идея”.

“Знаешь, что, друг мой, Серый - великий знаток животноводства, приезжай лучше в нашу штаб-квартиру, и мы всё обсудим, а то что горячку пороть по телефону”, - спокойно ответил я товарищу, зная его увлекающую натуру, - “Вот приедешь, тогда и поговорим”.

“Хорошо, хорошо. Через полчаса буду”, - ответил Сергей и в моё ухо застучала морзянка коротких гудков.

Через 35 минут взъерошенный Сергей стремительным космическим болидом ворвался в маленький офис, который временно занимал наш кооператив “Кристалл”.

“Это гениальная идея”, - прямо с порога начал он свою восторженную речь, брызгая слюной, - “надо только успеть первыми, а то появится кто-нибудь другой”.

“Ты успокойся, Серый. Успеем. Садись-ка за стол”, - спокойно сказал я товарищу, держась от него подальше, так, на всякий случай, - “хлебни лучше чайку и давай всё по порядку”.

Серёга судорожно оглядел наш небольшой кабинетик, очумело посмотрел на стакан с ароматным чаем, который я заботливо придвинул к нему и немного успокоился. Было отчётливо видно, как его переполняла информация, он даже подпрыгивал на стуле от возбуждения, как крышка кипящего чайника, но в попытке подражания древнему китайскому искусству Серёга мужественно пытался “сохранить лицо”.

Он перестал скакать на стуле, расстегнул куртку и с шумом стал прихлёбывать чай. Tолько его безумные глаза стяжателя продолжали излучать лучи нетерпения и левая рука непроизвольно сжимала чайную ложечку. Сахар, который я предусмотрительно положил ему в стакан с чаем, он так и не размешал.

Сергей заметно затих. И если продолжать сравнивать его с чайником, то можно было определённо увидеть, что переполнявший Серёгу деловой пар, частично вышел.

Удостоверившись, что опасность взрыва миновала, я тихо спросил товарища: “Ну, и что, ты придумал, гений доморощенный? Давай рассказывай”.

Серёга в два глотка шумно допил горячий чай, отодвинул от себя стакан и затарахтел: “У меня есть свои кореша на Саратовском авиационном заводе и по великому секрету они сказали мне, что завод решил избавиться от своего убыточного подсобного хозяйства и будет всё распродавать”.

“Всё на продажу”, - вдруг фальцетом выкрикнул он название фильма знаменитого поляка Анджея Вайды, а я от его неожиданного возгласа резко дёрнулся, и чуть не опрокинул стул, на котором сидел.

“Вот больной…”, - воскликнул я, с трудом балансирую на стуле, но Сергей не обратил внимание на мою реакцию, а продолжал орать: “A в подсобное хозяйство завода, кроме всего прочего, входит несколько полей с искусственным орошением…”.

Он вдруг неожиданно замолчал и удивлённо посмотрел на пустой стакан.

“Ещё чаю?", - спросил я товарища, с трудом успевая за его неординарным скоростным мышлением.

“Да”, - коротко ответил он и не дожидаясь, пока я налью ему ещё чайку, продолжил: “Так вот, поля подсобного хозяйства орошаются посредством алюминиевых труб, которые они хотят тоже продать, и могут использовать наш кооператив как посредников. Ведь у тебя есть контора, которая скупает цветные металлы?”.

Сергей замолчал и вопросительно посмотрел на меня.

Я стал судорожно и быстро соображать. У меня действительно были хорошие связи в этой области, но я сам ими никогда не пользовался.

“Можно попробовать”, - ответил я, закончив вспоминать, кому необходимо позвонить.

Я поудобнее уселся на стуле и стал доходчиво объяснять своему товарищу, что надо предварительно выяснить о Саратовских трубах.

При этом я внимательно вглядывался в неестественно расширенные глаза Сергея, отчётливо видя в них непреходящее временное безумие: “хорошо бы нам узнать, сколько всего алюминиевых труб имеется в наличии на необъятных полях под городом Саратов, и какие они. Их длина, вес, объём…a как только ты всё узнаешь, я тотчас свяжусь c нужными людьми и мы, наверно cможем прокрутить это дело. Контора, где работают мои знакомые, и которая скупает металл – огромная. У них есть лицензия на экспорт и они постоянно покупают в Совке какой-то очередной металл и толкают его за “бугор”, правда не как чистый металл, а какие-то дурацкие изделия из него, типа алюминиевых ложек или мисок, которые там опять то ли переплавляют, то ли прессуют…A так как за границей цветной металл значительно дороже, то они делают очень приличные деньги на разнице в цене… Ты совершенно прав, надо попробовать.”, - повторился я.

На следующий день, со всей необходимой информацией об алюминиевых трубах, я входил в контору, которая, по словам Серёги должна была сделать нам “бабки”. После предварительно сделанных звонков моих друзей меня там уже ждали.

“Да, нас алюминий очень интересует, и мы возьмём весь металл. Только вам придётся всё погрузить в вагоны и отправить туда, куда я укажу. Как только вагоны придут на место, мы их взвесим, оприходуем и сразу заплатим деньги”, - вежливо объяснял мне заместитель Генерального директора конторы по скупке металла.

“Продавец, которого я представляю, хочет небольшую предоплату”, - я выразил требования Серёгиных друганов из Саратова, - “да и наши комиссионные хорошо бы сразу заплатить”.

“Да, да, конечно”, - совершенно спокойно продолжал соглашаться улыбчивый покупатель труб, - “это нормальные условия. Я не вижу ни каких проблем”.

“Тогда мы договорились”, - я обрадовался, - “Как только мне пришлют из Саратова все необходимые бумаги, я сразу к вам и подписываем договор?”.

“Да, да”, - повторял представитель покупателя, - “Нет проблем…”.

В настоящий момент проблем действительно не было. Они появились потом…

Через пару дней все бумаги были готовы. Саратовские друзья сделали даже больше. Не дожидаясь подписания договора с покупателем труб, они начали демонтировать поливочную систему и свозить алюминиевые трубы к товарной станции. Работа шла полным ходом.

Я подъехал к покупателю и подписал договора. Один на покупку и продажу алюминиевых труб по согласованной цене, а другой договор на выплату нашему кооперативу определённого процента с заключённого договора. Все были довольны.

Отослать подписанный договор в Саратов для меня было минутным делом, а получив договор Саратовские ребята стали поспешно отправлять вагоны с трубами, надеясь быстро всё закончить, благо поливочные системы были уже практически демонтированы и оставалось только погрузить трубы в товарные вагоны.

Всё было очень хорошо… слишком хорошо, что значит - ненормально. Я как в воду глядел…

Как только первые вагоны появились у покупателя, я поехал за своими комиссионными.

“Да, да, конечно. Мы заплатим, но надо немного подождать”, - успокаивал меня заместитель Генерального директора, - “мы сейчас закупили большую партию цинка и ждём её реализации. Надо немного подождать”, - повторялся он.

“Немного подождать - это можно, хотя ждать и догонять… вы сами знаете… но мы подождём, конечно, подождём”, - я не очень радостно согласился, скорчив кислую гримасу.

Бабки были рядом. Их запах практически витал в воздухе. Я вежливо попрощался с излучающим лучезарные улыбки заместителем директора, пожелал ему удачи на тяжёлом и трудном посту, и вернулся в его кабинет через неделю.

“Да, да, мы получили деньги за цинк, но все их отдали за свинец. Надо ещё немного подождать… ну, ещё немного”, - в той же очень вежливой манере втолковывал мне улыбающийся покупатель.

Через четыре недели из Саратова ушли последние вагоны с трубами, а я всё пытался получить с покупателя положенные нам комиссионные.

В очередной раз в кабине у заместителя Генерального директора происходил новый бойцовский раунд.

“Когда вы нам отправите деньги?”, - я уже бушевал, - “Прошёл почти месяц. У вас то свинец, то цинк, то алюминий… то понос, то золотуха. В таблице Менделеева много металлов. Нам что, ожидать, когда вы их всех купите? Мы так не договаривались".

“Ну, зачем же нервничать. Нервные клетки не восстанавливаются. Мы обязательно заплатим”, - невозмутимо отвечал заместитель Генерального директора.

“Нет, больше ждать мы не будем. Я знаю, кто нам поможет, и хотя эта услуга будет для нас не бесплатная, вам тоже мало не покажется…”, - уже орал я во весь голос, полностью потеряв над собой контроль.

Заместитель перестал улыбаться и заёрзал на стуле. Он прекрасно понимал, чем всё это может закончиться для него и для его конторы, так как люди, которые меня рекомендовали ему, как продавца металла, были серьёзные ребята. С ними он связываться не хотел.

“Ну, хорошо. Давайте успокоимся. Нам проблемы ни к чему”, - сквозь зубы, с плохо скрытой злобой в голосе сказал заместитель Генерального директора и нервно схватив телефонную трубку, стал накручивать диск на телефонном аппарате.

“Марья Григорьевна”, - сказал он глухо, когда на другом конце провода что-то ответили, - “сейчас к вам зайдёт товарищ с договором о покупке алюминиевых труб и вы, пожалуйста, перечислите деньги его кооперативу".

“Немедленно”, - поспешно добавил я, и заместитель почти синхронно со мной прошипел в телефон: “Немедленно”.

“Ну, вот и отлично, ну вот и хорошо”, - я обрадовано закончил смертельную схватку с жадным заместителем, - “давно бы так”.

Жадина глубоко вздохнул, выдержал паузу, улыбнулся своей очаровательной улыбкой людоеда и вежливо спросил: “Ещё вопросы есть?”.

“Вопросы у меня есть”, - ответил я, - “Я вот только боюсь, что у вас ответов на них нет”.

Заместитель скорчил уже непонимающую улыбку и молча, посмотрел на меня.

В свою очередь, я подождал пару секунд, и спросил его: “А когда вы заплатите положенные деньги за весь металл? Что мне в Саратов доложить? Они уже там последние вагоны вам отправляют”.

“Завтра. Всё завтра. Приходите ко мне завтра, и мы поговорим”, - лучезарно улыбаясь, ответил заместитель.

“Хорошо, тогда до завтра”, - вежливо ответил я, пытаясь улыбнуться так же, как и заместитель.

С трудом растянув окаменевшие от такой чудовищной наглости свои лицевые мышцы, я всё же изобразил что-то похожее на улыбку, и с гордо поднятой головой медленно покинул негостеприимный кабинет.

Следующей день я опять начал с конторы по закупке металла. Но в этот раз я целенаправленно направился в бухгалтерию.

“Я у вас уже был вчера, Марья Григорьевна”, - ласково начал я разговор с Главным бухгалтером конторы, - “Как там наши деньги? Они уже прошли?”, - спросил я её и подвинул к ней поближе маленькую нарядную коробочку с французскими духами Клима.

Марья Григорьевна, дама весомых достоинств, украшенная мелкими кудряшками пронзительного белого цвета, невозмутимо, смахнула духи в верхний ящик стола, и, изобразив на своём луноподобном лице что-то похожее на улыбку, сказала: “Я сейчас позвоню в банк и всё узнаю”.

Она уверенно набрала номер на диске телефонного аппарата, дождалась, когда на другом конце провода снимут трубку и воркующее произнесла: “Аллочка Ивановна, здравствуй, дорогая. Проверь, пожалуйста, деньги на расчётный счёт кооператива “Кристалл” ушли?”.

За те две короткие минуты, пока длился разговор двух бухгалтеров я полностью вспотел, хотя в бухгалтерии было довольно прохладно. Предательские капельки пота осторожно начали своё движение с правой подмышки и медленно разгоняясь, поползли по спине. Но я мужественно выдерживал испытание, дожидаясь окончания разговора.

“Бабки, бабки” - эти слова, пульсирующие в голове, придавали мне силы и сдерживали порывы почесаться.

“Да… деньги ушли. Ну, спасибо тебе, дорогая. До свидание”, - закончила разговор Марья Григорьевна и положила трубку на рычаг.

“Деньги кооперативу Кристалл посланы. Уже завтра будут на вашем расчётном счету”, - подтвердила она, кивая головой.

Я от радости закружился на месте и обрадовано затараторил, прижимая руки к груди: “Спасибо вам огромное, Марья Григорьевна, вы нам так помогли, так помогли…”.

“Это вам спасибо”, - засмеялась она, - “Приходите ещё. Всегда вам будем рады”.

Продолжая благодарить Главного бухгалтера, я вышел из бухгалтерии.

“С нашими “бабками” мы разобрались. Теперь только остаётся выяснить, когда Саратовские ребята получат причитающиеся им деньги”, - подвёл я итог неплохо начинающего утра и решительной походкой направился в кабинет заместителя Генерального директора. “Последний бой, он трудный самый… “.

Вся моя последующая рабочая неделя начиналась с кабинета заместителя Генерального директора этой чёртовой конторы по закупке металла. Я шёл туда как на работу и с каменным выражением на лице, задавал заместителю один и тот же вопрос: “Когда?”. При этом я пытался, мобилизовав все свои внутренние силы, просверлить насквозь ненавистного заместителя. Но тот практически не реагировал на моё внутреннее сверло, а невозмутимо отвечал: “Завтра. Завтра всё решим”. Oн иногда даже пытался предложить мне попить с ним чайку, что я с гневом отвергал, прекрасно помня бессмертную фразу графа Монтекристо – “горек хлеб в доме предателя”.

Вечером, униженный и оскорблённый иезуитом-заместителем, я звонил в Саратов и с уверенностью заведённого механизма повторял: “Завтра. Он обещал всё решить завтра”. Я слышал нарастающее беспокойство в голосе Саратовских товарищей, но сделать ничего не мог. Хотя свои деньги, и довольно приличные, мы с Сергеем уже получили.

“А Саратов? Ну, а что Саратов?”, - я их прекрасно понимал, но…

Но однажды, когда в полной тоске и печали, наполненной свирепой злобой к продолжающему излучать улыбки заместителю Генерального директора, совершенно не надеясь на положительный исход, я задал ему свой традиционный ежедневный вопрос: “Когда?”, - он уверенно ответил: “Сегодня”. Я на минуту опешил, думая, что ослышался, уж очень необычно прозвучал его ответ.

А заместитель, засмеявшись, повторил: “Иди сейчас в бухгалтерию и увидишь, как мы уже сегодня отправили деньги в Саратов. Даже можешь вместе с бухгалтером поехать в банк. Там всё сам и проверишь”.

Считая заместителя Генерального директора редким жуликом, что была истинная правда, я конечно же не поверил ему и поехал в банк. Воочию убедившись, что все бумаги прошли, я для 100% уверенности попросил копию платёжного требования, на основании которой, контора по закупке металла перечислила деньги в Саратов, согласно подписанного договора. Получив в руки заветную официальную копию платёжки, я вышел из здания банка настоящим героем. Операция “Алюминиевые трубы” была практически закончена.

Вечером этого же дня я звонил в Саратов: “Деньги к вам пошли, сам сегодня видел в банке. В подтверждении посылаю копию платёжного документа. Если что, звоните, но знайте, что на неделю я уезжаю в отпуск. Очень устал”, - радостно пропел я в телефон, и, услышав благодарные слова Саратовских ребят, аккуратно положил телефонную трубку. “Кончил дело, гуляй смело”. Правильная поговорка - глас народа.

Когда я вернулся из отпуска, то первое, что я увидел в Москве, это была перекошенная физиономия Сергея, моего друга и компаньона.

“Ты представляешь, что эта сволочь сделала?”, - заорал он по своему обыкновению, забыв со мной поздороваться, - “он, он…”.

Я прервал своего слишком эмоционального товарища наивным вопросом: “Какая сволочь? О ком ты говоришь? Я, Серёга, больше чем уверен, что здесь не одна сволочь, а гораздо больше…”.

“Да, ты прав, сволочей много, но самая главная эта та, которая в Саратов деньги не перечислила”, - возмущённо говорил Сергей, захлёбываясь от истинного негодования.

При этом он нервно тыкал в меня пальцем, наивно считая, что в результате контакта с его кривым указательным пальцем я смогу адекватно разделить его негодование.

Я отодвинулся от своего товарища на безопасное расстояние и удивлённо спросил: “Как не перечислили деньги, я же сам видел?”.

“Что ты видел?”, - продолжать орать Серёга, брызгая слюной, - “Только ты ушёл из банка, этот козёл позвонил туда и остановил платёж”.

“Так ведь платёжка официальный документ…”, - я был совершенно ошарашен таким иезуитским манёвром жадного заместителя.

“Ну, и засунь её себе в одно место”, - фыркал и урчал мой товарищ.

“А мне, зачем засовывать? Пускай твои Саратовские друганы сами разбираются с этим хитрoмудрым козлом. Мы сделали всё, что смогли”, - возражал я, - “Ведь мы деньги не брали? Не брали. Мы официально получили свои комиссионные согласно договора. Пускай эти две конторы через арбитраж разбираются”.

“Да, так они и собираются сделать. Это я просто тебя информирую”, - уже в спокойных тонах закончил свою гневную речь Сергей и, улыбаясь, спросил: “Ну, а отдохнул-то ты как?”.

Серёга непроизвольно сделал шаг ко мне, чтобы опять ткнуть меня пальцем. Так он хотел выразить своё желание узнать интимные подробности моего внеочередного отпуска.

“Поехали ко мне, Серый, там я всё тебе и расскажу. А то ты разорался как ненормальный. Успокойся. Давай лучше зайдём в магазин и возьмёт винца, что бы рассказывалось веселее”, - предложил я товарищу.

Серёга согласно закивал головой, и мы решительно направились в Гастроном в винный отдел.

Последующие текущие дела закрутили нас, и я практически уже забыл о сделке с трубами. Но однажды вечером, когда я находился в расслабленной полудрёме у мерцающего экрана телевизора, уютный покой квартиры нарушил резкий телефонный звонок. Что-то подсказало мне, что это явно по мою грешную душу. Я нерешительно взял трубку.

Когда удивительно нежный голос удостоверился, “что я - это я”, очередная фраза: “Вас беспокоит старший следователь по особо важным делам, майор Воронцова Светлана Николаевна, Саратовский ГОВД”, - качнула меня в сторону, и тяжело опустила на стул, который стоял рядом с телефонным аппаратом.

Я как рыба судорожно глотнул воздух и попытался пошутить: “За что такая честь?”, - спокойно и уверенно спросил я, но голос мой предательски дрогнул, так как опыта общения с майорами-следователями у меня не было.

“Мы проводим расследование в связи с претензиями по неуплате за поставку алюминиевых труб. Ваш кооператив представлял интересы продавца, и я очень хочу с вами побеседовать. Мы с моим коллегой остановились в гостинце МВД у метро “Проспект Вернадского”. Я жду вас у себя в номере 334 в 5 часов вечера со всеми документами. Вы знаете, где находится наша гостиница?”, - уточнила она, и серебреные колокольчики её чудного голоса зазвенели в телефонной трубке.

“Да, я знаю эту гостиницу. Буду точно в назначенное время”, - бодро ответил я, испытывая необычное чувство.

Мне хотелось слышать её голос ещё и ещё, но необычное для меня слово “майор-следователь”, да ещё с приставкой “по особо важным делам” продолжало непривычно холодить низ живота.

“Тогда до завтра. Я вас жду”, - она решительно закончила разговор и в трубке послышались короткие гудки.

Я продолжал сидеть на стуле, судорожно сжимая в руке влажную телефонную трубку. Ну, никак в мои планы не входила встреча со старшим следователем, пускай даже с обладательницей такого удивительного завораживающего голоса.

Ночь, перед встречей с товарищем майором прошла, как в песне у Галича: “Ну, промаялся ночь, как в холере я… подвела меня падла Калерия… “. И хотя в данном случае майора звали Воронцова Светлана Николаевна, моё состояние полностью соответствовало состоянию героя песни Александра Галича.

Вечером следующего дня, прихватив на всякий случай две бутылки шампанского и папку с документами, ровно в 5 часов я постучался в дверь гостиничного номера 334. Постучавшись в дверь, я почувствовал неприятное чувство в низу живота. Но проанализировать его я не успел. Раздались приглушённые шаги, и дверь в номер распахнулась.

В коридоре гостиницы царил полумрак и ударивший из открытой двери поток яркого света на долю секунды ослепил меня. Библейским соляным столбом застыл я на месте, а когда открыл глаза, то в дверном проёме увидел удивительно стройную женскую фигуру. Смотрелась она, как какое-то фантастическое явление, явно не земного происхождения.

“Красота. Красота снизошла на землю. Она, и только она спасёт мир”, - подумалось мне и в этот ответственный момент рассуждения о вечном, раздался завораживающий мелодичный голосок: “Ну, что же вы застыли? Проходите, пожалуйста”, - и я, как притворяющийся великий слепой Паниковский, поправляя невидимые зелёные очки, неуверенно вошёл в номер.

Мои глаза постепенно привыкли к свету, и я уже хорошо смог разглядеть её королевское величество - госпожу Красоту, которая милостиво снизошла ко мне в гостинице МВД, в лице Воронцовой Светланы Николаевны.

Действительно, майор Воронцова была очень эффектна. На вид ей было лет 35-37. Её стройная фигурка, как мне показалось, была просто идеальной. Тонкая осиная талия, высокая немаленькая грудь и крутой изгиб бедра невольно напомнили мне великолепную, изящную скрипку, выточенную искусной рукой великого мастера Страдивари.

Я стоял совершенно потрясённой увиденным. Очевидно, идя на встречу со старшим следователем по особо важным делам, я непроизвольно ожидал увидеть женщину 2-х метрового роста с фигурой борца классического стиля, с чёрными редкими усами и с маузером на боку, а тут…

Мою неадекватную реакцию товарищ майор заметила и оценила, и это привело её в небольшое смущение. Она непроизвольно запахнула ворот совсем не строгого халатика, и, указав мне рукой на стул, медленно сказала: “Садитесь, пожалуйста. Мне надо задать вам несколько вопросов”.

Столбняк не проходил. Я попытался из него выйти, но если к моему телу ещё вернулась какая-то подвижность, то спазмы, сковавшие горло, не позволили мне привычно запеть соловьём. Но в это же время в моей голове непроизвольно отложилась, что товарищ майор встретила меня не в строгом офицерском кителе, а в домашнем халате.

Я сделал пару маленьких шажков навстречу стулу, на который указывала мне старший следователь по особо важным делам, и невнятно произнёс: “Да, да, я сейчас сяду”.

Почувствовав идиотскую двусмысленность сказанного, я непринуждённо рассмеялся и это позволило мне почти полностью обрести привычную форму. “Рано, рано нам ещё садиться”, - думал я, продолжая улыбаться, - “Наше время ещё не пришло”.

Товарищ майор тоже оценила моё добровольное желание сесть, и по детски, рассыпав звонкий серебряный смех по номеру, весела сказала: “Ну, что вы, что вы. Я имею ввиду сесть на стул и не более того…”.

На что, я уже немого успокоившись, совершенно серьёзно добавил: “именно это… Сесть только на стул, а не в камеру”.

“До камеры ещё очень и очень далеко, да вам это и не грозит”, - в свою очередь уверенно сказала Светлана Николаевна и, раскрыв, коричневую папку, которая лежала на столе, уточнила: “Я ознакомилась со всеми документами вашего дела. Действительно, вся вина по неуплате за поставку труб полностью лежит на конторе по закупке металла. Странно только одно, почему они вам заплатили комиссионные?”.

“Не знаю, сам удивляюсь”, - совершенно искренне ответил я, - “наверно я так сильно достал заместителя Генерального директора, что он только за то, чтобы больше меня не видеть, заплатил нашему кооперативу. Как говориться, отделался малой кровью”.

“А платёжка? Зачем вы послали в Саратов платёжку”, - продолжала она задавать мне вопросы, перелистывая бумаги в папке.

“Друзей хотел обрадовать”, - ответил я, делая невинное лицо, и в тоже самое время косился на её обнажённое колено, которое очень аппетитно выглядывало из полураспахнутого халата.

В своём деловом порыве старший следователь отвлеклась, и полы халата распахнулись значительно больше, чем она могла себе позволить. Товарищ майор не обращала на это внимание, и с увлечением продолжала рассматривать документы, а у меня почему-то сразу пересохло во рту.

С трудом оторвав восхищённый взгляд от стройной беломраморной майорской ноги, я почти шёпотом прошептал: “Ещё я подумал, что в Саратове будут приятно удивлены, что, наконец- то оплата за трубы всё же прошла и наш кооператив достойно справился с этим делом. Ну, и как результат - справедливое вознаграждение. Kто же знал, что их заместитель, нечестный человек, совершит подлог и остановит платёж”.

Очевидно, Воронцова не зря имела майорское звание. Она что-то почувствовала в моём неестественном шёпоте и мгновенно насторожилась. Буквально через секунду она засекла мой восторженный взгляд, немедленно обнаружив и сам предмет, который так притягивал меня.

С совершенно невозмутимым лицом, старший следователь по особо важным делам, аккуратно запахнула халат и, улыбнувшись, сказала: “У меня к вам больше нет никаких вопросов. Вы получили деньги совершенно законно, а с заместителем Генерального директора мы ещё будем работать…”.

При этом майор пристально посмотрела мне в глаза и хитро покачала головой. Внутри меня раздался какой-то щелчок и моё сознание раздвоилось. Одна часть определённо радовалось, что очаровательный следователь не считает меня виновным, и я могу быть свободным, а вторая часть, чисто мужская, всё больше и больше увлекалась стройным майором.

В голове отчётливо промелькнула та секунда, на которую совершенно явно задержалась Светлана Николаевна, перед тем как запахнуть халат.

“Неужели у меня есть шанс?”, - подумал я и взволнованно предложил, - ”Если вы меня не считаете виновным, и я абсолютно чист перед советским правосудием в вашем лице, то может нам это дело отметить? Я принёс с собой шампанское, так как я был уверен, что всё то, что совершил наш кооператив Кристалл, совершенно законно”.

“А что?”, - улыбаясь, ответила, старший следователь по особо важным делам, - “ваше предложение интересное и я от него не откажусь”.

Она опять звонко рассыпала свой смех - серебряные монетки - и пошла в ванную комнату за стаканами. А я, расслабленно уселся на стул и принялся открывать бутылку шампанского.

Светлана Николаевна возвратилась с двумя стаканами, а я к тому времени уже открыл шампанское и застыл в торжественной позе виночерпия с бутылкой в руках. Товарищ майор аккуратно присела на свободный стул, и быстро метнув на меня короткий взгляд, поправила расходящиеся полы халата на своих коленях. Я с большим трудом, героически усилием воли, удержал свои, ставшими неуправляемые глаза, и молча, разлил вино.

Затем я решительно встал со стула и торжественно сказал: “Сказу честно, Светлана Николаевна, когда я шёл на встречу с вами, то очень волновался, даже можно сказать - очень боялся, но когда я вас увидел, то понял, что все мои волнения и страхи напрасны. Вы справедливый, честный человек, и ещё такая удивительно красивая женщина. Ну, не может божественная женщина как вы, причинить скромному прорабу неприятности”.
Старший следователь, по особо важным делам смеясь, прервала мою патетическую льстивую речь: “Ну, что вы. Вы меня смущаете. Да и к тому же ваши действия в данном случае совершенны законны. А вот если бы вы нарушили закон…”.

“Я о другом”, - перебил я раскрасневшегося следователя, - “O том, какая вы прекрасная. Неужели вам никто не говорил, как вы волшебно очаровательны?”.

Светлана Николаевна зарделась совершенно пунцовым румянцем. Было очевидно, что ей никто не говорил особенно много комплиментов. Да и кто может их сказать в её родном Саратовском ГОВД. Майор скромно молчала и только румянец на лице старшего следователя показывал, что ей нравятся мои восторженные речи. Она непроизвольно поправляла непослушную прядь волос, продолжая мелкими глотками, отпивать шампанское из стакана, но я видел в её больших, широко распахнутых зелёных глазах желание меня слушать ещё и ещё. Мы пили вкусное полусладкое шампанское, и комплименты очаровательному майору сыпались из меня, как угощение из рога изобилия.

Когда почти вся бутылка вина была выпита, я осторожно спросил Светлану Николаевну: “А как так получилось, что такая молодая интересная женщина как вы, работает на такой серьёзной и ответственной работе - старшим следователем по особо важным делам, да к тому же ещё и в звании майора? Мне всегда казалось, что работа следователя - это работа для мужчин”.

Светлана Николаевна молчала. Но молчание её было очень красноречиво. Я не прерывал товарища майора. Но вдруг, после затянувшейся паузы, старший следователь взглянула мне пристально в глаза, и я отчётливо увидел, как она несчастна. Её прекрасные, лучистые глаза излучали печаль и боль. Очевидно, мои вопросы затронули какую-то струнку, спрятанную в её душе, спрятанную очень глубоко, спрятанную ото всех, и в большей степени от неё самой.

“Давай на ты”, - неожиданно предложила мне Светлана Николаевна, - “а то как-то неудобно. Мы с тобой шампанское пьём, а ты мне … вы, да вы”.

Я восторженно закивал головой, радостно соглашаясь, и разлив остатки вина по стаканам, робко сказал: “Это ты так на меня подействовала, что никак в своё нормальное состояние не приду. Я ведь ожидал увидеть совершенно другого человека. Как я уже говорил, ты очень красивая женщина и одновременно, следователь по особо важным делам - майор. Нонсенс. Настоящая загадка для меня. А может ты представитель другого мира?”.

“Нет”, - возразила мне Светлана, грустно улыбаясь, - “Я обыкновенная женщина, даже очень земная, только немного уставшая. Много работаю, порой сижу в своём кабинете до глубокой ночи, чтобы закончить важные дела. Начальство прессует: “Мы тебе майора присвоили досрочно, вот и давай… отрабатывай. Свободного времени практически нет, а уж времени на личную жизнь, тем более”.

Тут она рассмеялась, махнула рукой и сказала: “Кто-то говорил о второй бутылке шампанского?”.
“Я говорил”, - поспешил я с ответом, и с неожиданным откуда-то взявшимся умением циркового фокусника, достал из своего дипломата вторую бутылку шампанского.

“А может нам на брудершафт выпить? Ведь мы уже на ты”, - предложил я, совершенно обалдев от своей же наглости.

Светлана удивлённо взглянула на меня и совершенно серьёзно спросила: “А не рано ли?”.

На что я, закусив удила как молодой конь, уверенно возразил очаровательному майору: “Да нет, в самый раз”, - чувствуя, как на секунду остановилось моё сердце и так уже стучавшее в груди как паровой молот.

Я переждал эту сердечную паузу и робко добавил: “Я никогда ещё с майором не целовался. Даже не знаю, как к тебе с этим подъехать, a хочется очень-очень”.

Следователь звонко рассмеялась, и серебряные монетки её смеха вновь рассыпались по полу гостиничного номера.

Отсмеявшись, она сказала: “Ты такой занятный. С тобой легко и просто. Чувствую себя, как девчонка на свидании, когда я ещё в Университете на юрфаке училась - ты меня в юность возвращаешь”.

Сказав это старший следователь замолчала, но через несколько секунд, всё так же рассыпая серебряные монетки звонкого смеха, задорно тряхнула головой и почти пропела: “Эх, давай наливай, коварный обольститель…”.

Уже под утро, когда я забылся в беспокойном коротком сне, Светлана вдруг неожиданно ласково погладила меня по плечу и тихо спросила: “Ты спишь?”.

Я что-то невнятное промычал и заворочался, а она, истолковав это как ответ, грустно сказала: “Вот ты не понимаешь, как я работаю следователем. И правильно не понимаешь, как может баба работать на такой должности. А я работаю… и днём, и ночью, и в субботы, и в воскресенья, и почти все праздники. И общаюсь я не с такими сладкими как ты”, - она тихо засмеялась и чмокнула меня в щёку, - “таких у меня и не было никогда. A в основном своё дубьё-офицерьё. Я уже не говорю об общении со своими подследственными. А я к ним иногда даже в тюрьму хожу допросы снимать. Ты сам понимаешь, какая там обстановка… ах, как я устала”.

Она замолчала, вздохнула и прижалась ко мне так крепко, что у меня на секунду остановилась дыхание. Через какое-то время её объятия разжались. Светлана нежно гладила меня, что-то непонятное шептала и целовала короткими быстрыми поцелуями.

Я уже почти проснулся, но продолжал лежать не шевелясь, прислушиваясь к чувству, которое я испытывая к майору Воронцовой Светлане Николаевне. Оно было какое-то непонятное, не совсем обычное, совершенно непохожее на то, что я ощущал при встрече другими женщинами.
Oбразцовый майор, краса, гордость и надежда Саратовского ГОВД, раскрывший множество дел, оказалaсь простoй обыкновенной женщинoй, которая соскучилась по нормальной любви, по ласке.

Суровая служба ОБХСС очень грамотно выковала прочный стальной панцирь, куда заточила нормальную, весёлую девушку с чувственной душой. Глядела эта девушка на окружающий мир из под своего железного забрала и страдала. Тонкая, нежная душа майора Воронцовой почему-то напоминала мне детскую сказку о Кощее Бессмертном. И хотя в сказке, которую я читал в глубоком детстве, шёл разговор о местоположении “смерти Кощея”, которая находилась очень далеко: “…и была она (смерть Кощея) на конце иглы, а игла была в яйце, а яйцо было в утке, а утка была в щуке, а щука была в зайце, а заяц был спрятан в сундуке, а сундук висел на стальных цепях на высоком дубе” - можно было смело сказать то же самое о светлой, чистой душе старшего следователя Светланы Николаевны.

“Что же они с ней сделали, сволочи?”, - размышлял я сам с собой, - “Жить бы моей Светочке, да радоваться, а она людей в тюрьму сажает. Да ещё и преуспела на этом нелёгком поприще… недаром в 33 года майора получила”.

“А ты, миленький, ведь не спишь?”, - теперь уже уверенно спрашивала меня Светлана, и поцелуи её становились всё сильнее и сильнее”, - “Сам же хотел с майором целоваться. Теперь давай целуйся, а то смотри, посажу”, - шутила она, рассыпая по кровати знакомые мне серебряные монетки.

“Слушаюсь, товарищ майор. Всенепременно, товарищ майор. Рад стараться, товарищ майор. Служу Отечеству, товарищ майор”, - отвечал я, не на шутку увлечённый поцелуями старшего следователя по особо важным делам.

“Да, уж вы постарайтесь, пожалуйста, товарищ старший лейтенант запаса”, - уже вовсю хохотала Света, - “и послужите не Отечеству, а мне…”.

Упрашивать меня постараться на любовном поприще было вовсе не обязательно. Стройная, удивительно грациозная фигурка Светланы на белой простыне, притягивала меня как мощный магнит притягивает стальную иголку. Рассеянный свет жёлтого уличного фонаря, проникая через полузашторенное окно, покрывал живую статуэтку в звании майора, золотистой пыльцой. Любовный шёпот следователя по особо важным делам обжигал огнём страсти, приводил в движение непонятно откуда берущиеся во мне новые и новые силы. Я бесконечно пил нектар любви и всё не мог им насладиться…

Но к великому сожалению, ночная сказка длилась не долго. Наступившее утро, наполнилось шумом проезжающих машин, просыпающих постояльцев гостиницы. Захлопали двери комнат, забегали люди, загудели гостиничные лифты.

“Собирайся потихоньку”, - ласково выпроваживала Светлана меня в ванную комнату, - “мне пора делами заниматься. Через 30 минут у меня здесь в номере встреча с хорошо тебе известным заместителем Генерального директора. Будет не совсем красиво, если ты с ним встретишься”.

“Я могу сказать ему, что ты меня всю ночь допрашивала с пристрастием и даже применяла извращённые пытки. Он будет страшно напуган и ты его сразу раскрутишь”, - предложил я с совершенной серьёзной физиономией свой коварный план старшему следователю, чтобы прижучить заместителя.

“Да, да… расскажи ему всё, шутник…”, - весело смеясь, отвечала она, - “давай, лучше одевайся быстрее… и проваливай. Действительно, времени совсем мало осталось”.
Мне не хотелось уходить, но обстоятельства были сильнее.

На моих глазах старший следователь по особо важным делам стремительно преображался. Из страстной, пылкой возлюбленной Светлана превращалась в холодного майора-профессионала. Я поцеловал её прощальным поцелуем в холодные, затвердевшие губы и медленно вышел из гостиничного номера.

В течение почти 2-х последующих дней я не мог дозвониться до Светланы, а поехать к ней в гостиницу без звонка я не решился. И только к концу второго дня, уже поздно вечером, резкий телефонный звонок нарушил тишину моей квартиры.

“Ты уже забыл меня?”, - ласково звучал голос Светланы в телефонной трубке, - “вот какие вы, мужчины. Тебе девушка отдала самое дорогое, что у ней было, а ты…”, - насмешливо говорила она, а я продолжал молчать.

Опять её удивительный голос ввёл меня с состояние ступора.

“Да, нет”, - опомнился я, - “это ты меня забыла. Я звонил тебе все эти два дня, но безуспешно. Ты какая-то неуловимая…”.

“Да, дел было много”, - соглашалась она, - “приходила в свою гостиницу очень поздно и валилась спать как убитая, а утром рано вставала и убегала по делам. Даже по Москве не погуляла, хотя я её очень люблю…”.

Она замолчала и тихо добавила: “А сейчас я уезжаю домой. Мой поезд через 40 минут”.

И вдруг я услышал в её голосе знакомые мне мягкие просительные нотки: “А можешь ты приедешь ко мне Саратов? Я возьму несколько дней-отгулов, у меня их много накопилось. Покажу тебе наш город, “Волгу-матушку”… Приезжай, пожалуйста”, - повторила она.

“Да, я приеду к тебе, обязательно приеду. Скажи только когда?”, - пылко воскликнул я.

“Я позвоню тебе, когда договорюсь с начальством о своих отгулах”, - обрадовано ответила Светлана и добавила: “А сейчас я крепко тебя целую. До свидание, мой подследственный”.

Знакомые серебреные монетки смеха последний раз прозвенели в трубке, и короткие гудки закончили наш разговор.

Я удобно уселся в кресло и, превратившись в каменную фигуру командора, принялся ждать звонок любимого майора. Время остановилась…

“Tрубы, Прораб и майор”. Часть 2. (продолжение следует…)

21 лайк

Ну вот, получил отдельную квартиру - прорабскую - со всеми удобствами. ПОВЕЗЛО!!!
Сейчас осмотрюсь, проверю есть ли самые необходимые вещи для работы: стол, стул, стакан… и продолжу баловать Вас, дорогие форумчане прорабскими байками.
Все они чистая правда, ну может немного приукрашенная, как-то: вместо коньяка - портвейн, вместо красавицы - обыкновенная девчонка, вместо ордена - медаль, но всё это происходило действительно со мной.
Переезд в Америку что-то сдвинул в моей голове (в хорошем смысле этого слова), очевидно нарушился кислотно-щелочной баланс, вот отсюда и последствия…

6 лайков

“Трубы, Прораб и майор”. Часть 2.

Я уже собирался лечь спать, как вдруг неожиданный телефонный звонок разорвал тишину квартиры.

“Кто это так поздно?”, - удивлённо подумал я, поднимая трубку.

“Ты ещё не спишь, мой подследственный? Извини, пожалуйста, за поздний звонок, опять заработалась”, - зазвенели знакомые колокольчики.

Я крепко держал внезапно ставшую влажную телефонную трубку и молчал.

“Ты, что не узнал меня?”, - продолжал звучать в трубке очаровательный голосок очаровательного майора.

“Конечно, я тебя узнал. Просто каждый раз, когда я слышу твой голос, у меня в первые несколько секунд разговора наступает самый натуральный столбняк, останавливается сердце, и естественно, голос пропадает. Потом, это состояние проходит, но пока оно ещё не прошло… вот поэтому и молчу, дорогая”, - ответил я.

“Врёшь. Oй, ты как врёшь”, - в трубке раздался смех, - “но красиво врёшь. Давай, продолжай…”.

“Я не вру”, - скромно соврал я, - “вот уже целых три недели сижу дома, ничего не делаю, ни с кем не общаюсь, жду твой звонок. Не бреюсь, не моюсь, a только плачу. Льются мои слёзы бурным потоком и не могу я их остановить… И как следствие этого, вчера соседи снизу приходили. Жаловались, что я их промочил, им в гостиную натекло. Ты же сама хорошо знаешь, что такое горькие слёзы разлуки…”.

“Я тебя сейчас вылечу, милый. Мойся, брейся, вытирай слёзы”, - она замолчала и через пару секунд продолжила, - “а можешь сначала вытереть слёзы, а потом помыться… делай как тебе удобнее, но учти, что я заказала номер в нашей фирменной гостинице и …”.

Я перебил её: “Это в тюрьме, что ли?”.

“Нет, нет”, - звонкий смех звенел в трубке, - “Роскошная гостиница МВД на берегу Волги, и я тебя жду там через три дня. Начальство со скрипом, но подписало мне два дня отгулов, и если к ним ещё прибавить субботу и воскресенье”.

“И ты всё это время будешь только моей, и я не буду делить тебя с твоими подследственными и твоим начальством?”, - недоверчиво спросил я, продолжая сомневаться в честных намерениях руководства городского управления Саратовского УВД.

“Твоей, твоей. Tолько твоей. Давай, приезжай быстрее”, - продолжала хохотать она.

“Тогда пока, дорогая. Побежал за билетом”, - быстро ответил я.

“Каким билетом? У нас сейчас ночь. У вас ведь тоже самое время?”, - удивлённо спросила следователь по особо важным делам.

“Когда с тобой разговариваю, у меня в сознании происходят странные метаморфозы. Вот день и ночь перепутались, a ты не веришь, что я три недели слёзы лил”, - ответил я.

“Верю, верю”, - ласковый голос лился из телефонной трубки, - “никуда сейчас не ходи, а ложись спать - целую и обнимаю, до свидание”.

В трубке раздался поцелуй, который сменили короткие гудки. Майор опять пропал в ночи.

Три дня пролетели как три часа, и вот уже Павелецкий вокзал со снующим народом и стоящий под парами фирменный скорый поезд номер 9Ф - “Москва-Саратов”. Интересный детектив, вечерний чай с пряниками, и беспокойный сон убили 15 часов дороги, и вот, наконец, долгожданный Волжский город.

Ровно в 8:57 утра я выгрузился из спального вагона на вокзальный перрон города Саратов и огляделся. Пассажиры с чемоданами и сумками в руках живенько разбегались во все стороны, а меня никто не встречал. Поезд вскоре ушёл в депо, а я остался на перроне один. Немного прошёлся вперёд - никого, немного назад - никого. Но в процессе поиска любимого майора, я пропустил момент и не заметил, когда рядом со мной вдруг оказался бравый лейтенант милиции. Я удивлённо посмотрел на него, когда он назвал моё имя.

“Да, это я, всё правильно. А как вы меня узнали?”, - спросил я служивого, не понимая, что ему нужно, и как он меня вычислил.

“Вас ждут”, - вежливо ответил милиционер, взяв под козырёк форменной фуражки, совершенно игнорируя объяснения своей профессиональной проницательности.

A затем холодной милицейский рукой, той же которой он мне только что откозырял, молча указал на одиноко стоящий милицейский Газик – “чёрный воронок”. Я пожал плечами, повернулся, и, подхватив свою сумку, направился к машине. Лейтенант следовал за мной.

“Арестовали, демоны”, - я вдруг вспомнил фразу Ивана Грозного из любимого кинофильма “Иван Васильевич меняет профессию”, но тут же сам себя и поправил: “в фильме было - “Замуровали, демоны”.

“Хотя в данной ситуации совершенно всё равно”, - только и успел я подумать, как лейтенант завёл мотор Газика и тронул машину с места. Мы двинулись в неизвестность.

Дорога с молчаливым лейтенантом продолжалась минут 30. Я решился и уже почти подготовил свой риторический вопрос к водителю: “Когда мы уже приедем?”, но спросить не успел. Машина вдруг остановилась. Мы подъехали к красивому и изящному трёхэтажному зданию.

Белым океанским кораблём уверенно возвышалось оно на крутом Волжском берегу. Несколько извилистых дорожек, замощённых красным кирпичом, серпантином спускались вниз к воде, где виднелся небольшой пляж с яркими зонтиками, лежаками и кабинками для переодевания.

Перед фронтом здания были разбиты многочисленные клумбы, украшенные разнообразными цветами. А довольно высокие деревья и аккуратно подрезанные кусты вокруг них, окружавшие этот “белый пароход”, создавали иллюзию, спокойного плаванья саратовского корабля по густому зелёному морю-океану. Резные небольшие беседки в этом зелёном буйстве, красными буйками, обозначали безопасный фарватер и придавали законченность замыслам художникам-озеленителям. Мир и покой были разлиты в этом зелёном море.

“Класс, супер”, - вырвалось из меня признание к этому удивительному месту, но лейтенант ничего не ответил.

Он повернулся ко мне, выдержал паузу, и повторил свою единственную фразу: “Вас ждут”.

Затем строгий и неприступный лейтенант милиции опять официально козырнул, сел в свой милицейский Газик, газанул и уехал. А я остался один, но теперь уже не на пыльном Саратовском перроне, a в зелёном раю. Глубоко вздохнув, я поднял с земли свою сумку, и решительно направился к входным дверям “белого парохода”.

В большом, светлом и прохладном холле не было никого. Несколько широких диванов и кресел окружали пару журнальных столиков, а с левой стороны полированным деревянным прямоугольником светилась стойка c дежурной. Я подошёл к дежурной и представился.

Mолодая женщина с высокой и аккуратной причёской-башней, похожую я видел ещё у своей бабушки, в чёрной юбке и в белой, с кружевным воротником блузке, улыбнулась в ответ и я вновь услышал знакомую мне фразу: “Вас ждут”.

Я молча смотрел на барышню с причёской 70-х годов и ждал продолжение разговора. Cерьёзная дежурная смилостивилась. He переставая улыбаться, она медленно добавила: “Третий этаж, номер 36”.

Я кивнул головой, в который раз уже раз подобрал с пола свою сумку, и направился к лифту, который гостеприимно подмигивал мне своими светящимися кнопками.

“Это номер-люкс”, - также медленно произнесла мне вдогонку дежурная, - “от лифта налево до конца коридора”.

Не поворачиваясь, я кивнул головой и нажал кнопку вызова лифта. Но лифт меня уже ждал. Он издал мелодичный звук и распахнул двери… Теперь мне надо было бы остановиться в своём рассказе и грустно добавить… “И морская пучина поглотила его в один момент…”. Но этого не случилось. Лифт благополучно доставил меня в целости и сохранности до нужного третьего этажа. От встречи с любимым майором меня отделяло только 40 шагов по красивой ковровой дорожке. Через 20 секунд я постучался в дверь с золотой табличкой “36” и замер в ожидании чуда.

И чудо произошло. Открылась дверь и на пороге комнаты в свете солнечных лучей возникла стройная фигурка старшего следователя по особо важным делам, майора Светланы Николаевны Воронцовой.

“Как же долго я тебя ждала, мой подследственный”, - воскликнула Светлана, и бросилась мне на грудь.

“Давай в комнату войдём…”, - только и успел я произнести эту короткую фразу, как товарищ майор стремительно втянула меня в комнату, захлопнула дверь… и сразу всё исчезло. Остались только затемнённый гостиничный номер “36”, майор и я…

“A ведь я хотела тебе Саратов показать, да видно уже не получится”, - тихо прошептала Светлана, - “город у нас очень красивый и есть что посмотреть”, - добавила она.

Голова её лежала у меня на груди, правой рукой она обнимала меня за шею, а левой нежно гладила по плечу. Её тонкие музыкальные пальцы пианистки, совершенно не свойственные майору-следователю, легко касались моей кожи. Было очень приятно и немного щекотно. Состояние покоя и умиротворённости полностью овладело мной. Я лежал не шевелясь, боясь потревожить Светлану.

“А разве есть что-то красивее, чем ты?”, - спросил я старшего следователя по особо важным делам после небольшой паузы и тихо пропел ей, - “Кто может сравниться с Матильдой моей?”.

“Вот болтун”, - тихо сказала Светлана, и засмеялась мне в шею, - “Нет, милый, я имею в виду совсем другое. Мы просто уже два дня из номера не выходим. Это необычно для меня…”.

“А ты хочешь прогуляться?”, - спросил я свою подругу, - “Mожешь в ванну сходить освежиться или к холодильнику. У нас там ещё шампанское осталось. Лично я бы с удовольствием выпил”.

“Да, нет. Гулять я не хочу и шампанского не хочу. Мне просто очень хорошо. Так бы и лежала всю жизнь”, - ответила она, - “странно это. Гостиница, номер, ты - я совсем голову потеряла”.

“Что же тут странного?”, - прозвучал мой ответ Светлане, - “Я же приехал не на твой город посмотреть, а к тебе. А насмотреться на тебя никак не могу - ”а я всё гляжу, глаз не отвожу, ча-ча-ча…”. Это ты во всем виновата. Сама видишь, что со мной делается”, - и я наглядно показал Свете, что со мной делается.

“Ты всё шутишь. Да подожди ты, вот какой неугомонный”, - опять зашептала она и, обхватив меня руками, крепко прижала к себе, - “не шевелись”.

“Ты так себе не поможешь”, - засмеялся я, - “получается всё наоборот”.

“Вижу, вижу…и даже чувствую. Вот ненормальный”, - уже смеялась она, - “ну, что с тобой можно сделать… совсем лишил сил бедную девушку”.

“Просто юноша не может насытиться девушкой, такая эта девушка вкусная”, - ответил я и предложил товарищу майору: “А может нам с тобой в камеру сесть, и там мы немного успокоимся? Там ведь обстановка другая”.

“У нас смешанных камер нет, только раздельные, - и помолчав, она добавила, - “Мы с тобой и так скоро расстанемся, вот всё и забудется. У меня на следующей неделе командировка в область месяца на два, а там…”.

Она тяжело вздохнула и замолчала.

“Так это только на следующей неделе, а сейчас мне до поезда ещё 12 часов осталось. Не будем терять время, Светик”, - засмеялся я, - “не грусти…“надейся и жди”.

“Да, ты прав, подследственный”, - воскликнула она, крепко ко мне прижавшись, - “живём только сегодня и всего один раз. Ну, давай, давай - люби сильней своего майора”…

“Не люблю проводы, а тем более твои. Это очень грустно”, - тихо сказала она и её красивые зелёные глаза подёрнула лёгкая дымка, - “Давай я тебя поцелую на дорогу. Tы иди, и пожалуйста, не оглядывайся”.

И она прижалась всем своим стройным телом, словно хотела полностью раствориться во мне.

Последний поцелуй, последнее касание сухих губ, которые внезапно стали сухими и Светлана, легонько подтолкнув меня к двери, ушла в глубь номера.

Я повернулся и вышел. “Не оглядывайся, не оглядывайся”, - говорил я себе, медленно идя по коридору к лифту.

Лифт доставил меня на первый этаж и гостеприимно открыл свои двери. Я прошёл пустынным холлом, краем глаза заметив насмешливый взгляд дежурной, и распахнув входную стеклянную дверь “белого парохода” вышел на улицу. Окружающий гостиницу зелёный океан буйно шумел, как и прежде. Буи-беседки всё также указывали безопасный фарватер, но что-то изменилось вокруг. Так и не поняв, что именно изменилось, я медленно направился к ближайшей остановке автобуса… Всю обратную дорогу до Москвы я проспал, мне было не до чая с детективом.

И вот уже Москва - шумная, пыльная, загазованная… но всё же родная и близкая. Дела захватили меня и закружили в деловом водовороте. Слишком много их накопилось за несколько дней счастья.

И вот прошёл уже целый месяц, а от моего майора не было никаких известий. Но однажды в своём почтовом ящике я обнаружил письмо в красочном цветном конверте. Оно было от Светланы.

“Откуда Светик мой адрес знает?”, - невольно возник у меня вопрос, который сразу же и пропал, - “Майор есть майор, и уж тем более такой”, - внутренне улыбаясь, я развернул конверт.

В конверте было два бумажных листка. Один - письмо с пожеланиями, а на втором листке в крупную клетку фиолетовыми чернилами красивым и аккуратным почерком были написаны столбики стихов. Я стал читать их и у меня перехватило дыхание.

Время опять остановилось…

12 лайков

Два года назад на сайте Одноклассники я случайно “встретил” свою школьную любовь Светочку и очень этому обрадовался. Прошло 100 лет, а я как бы вернулся в прошлую жизнь, в свой 10-Б.
Было лето, июль месяц, Светик уехала в отпуск на пару недель, к друзьям в Звенигород, и пока она там отдыхала я написал рассказ.

Пролог

…Посвящается Свете Жарковой”

“…Попробую порадовать тебя, Светик, маленьким грустно-лирическим путешествием…

Итак, “Путешествие в Звенигород”.

Сначала – название…

Мысль пришла практически мгновенно, но в тоже время высветилось и “Путешествие из Петербурга в Москву” и “Москва- Петушки”…

Сначала философ-вольнодум Радищев погрозил дворянским пальцем, пытаясь предостеречь меня от плагиата, а затем и поддатый Венечка замахнулся пустой бутылкой. Испугавшись этих двух знаменитых путешественников уронил я своё бессмертное перо и в страхе прошептал: “А можно мне употребить: “Белорусский вокзал… простая электричка… Голицин… Звенигород?”.

“Можно”, - прошелестел двойной ответ, - “это можно… дерзай”.

И вот я дерзнул…

2 лайка

“Нерешаемая задачка” или “С Белорусского вокзала в “Подмосковную Швейцарию”

Ранним летним утром, когда живущий на соседском балконе петух “Орёл” выдал свою знаменитую на весь микрорайон звонкую залихватскую трель: “Вставай, вставай, штанишки одевай” техник Евсей Евсеевич Сапогов зашевелился в своей кровати. Спать он лёг поздно, так как решал совершенно нерешаемую задачку 6-го класса о бассейне и двух кранах воды. Сколько воды вливается… сколько выливается… Сапогов тер лоб, морщился, но задачка не давалась.

“Бес её возьми, проклятую”, - ругался техник, - “Ну, как же это так? Почему не получается? Ведь если воду в единицу времени умножить на кран, а затем отнять бассейн - всё же правильно! Ох, не получу я аттестат зрелости и не будет мне повышения по службе”.

Два чайника чая, пельмени и холодец не помогли… Концы кранов c концами басейна не сходились, а упрямая, несжимаемая и неучтённая вода, что хотела, то и делала. Евсей Евсеич очень обиделся, шумно захлопнул школьный учебник, достал спрятанную чекушку, и с горя употребил её. Злость прошла, водяной кошмар с двумя трубами перестал действовать на нервы и Евсей Евсеевич заснул… и тут этот дурацкий петушиный крик.

“Ох, давно надо этого петуха прирезать, да в жаркое”, - кровожадно скрежетал зубами Сапогов, - “нет никакого покоя от этой птицы, хотя красивый, чертяка. Настоящий Oрёл”.

Евсей Евсеевич поерзал в кровати, но сон ушёл навсегда. Ещё раз, пожелав несчастной птице скорейшей смерти техник, Сапогов сполз с кровати и потопал в ванную.

Холодные струи воды жесткими ремнями стегали Сапогова, но не обращая внимание на ледяной дискомфорт, он с ожесточением мял в руках кусок хозяйственного мыла и судорожно думал: “Кто? Ну, кто мне поможет решить ненавистную задачку про бассейн?”, - почти стонал Евсей Евсеич и вдруг, когда от холода утреннего душа, судорога в очередной раз свела правую ногу, он вспомнил:“Светка! Светка Жаркова! Дочка его первого дружбана, механика Жаркова. Ведь она проказница сейчас в 8 классе и определённо разберётся с этим чёртовым бассейном”.

Пришедшая мысль настолько ошеломила Сапогова, что он механически, не задумываясь, засунул остатки мыла в рот, крякнул по-утиному, закрутил водяной кран и, нахлобучив на голову махровое полотенце выскочил из ванны.

“А она сейчас, наверное, на даче… у неё же каникулы”, - решал важнейшую задачу Евсей Евсеевич, пытаясь попасть в штанину своих потрепанных треников, - “Надо ехать в Звенигород! Она там!”.

Штаны уступили сосредоточенному натиску и сдались. Натянув их, Сапогов юлой закружился по комнате в поисках рубашки. Рубашку он вскоре нашёл и даже попытался надеть её… Рубашка оказалась с норовом.

“Да что же это такое сегодня, ешкин кот. Сплошная невезуха!”, - отчаянно взвыл Евсей Евсеевич, - “Ну, всё равно. Надо спешить! Вдруг эта 17-летняя “стрекоза” куда-нибудь убежит и я опять останусь с бассейном один на один”.

Ужаснувшись от будущей перспективы, Сапогов с треском натянул непослушную рубашку.

“А завтрак?”, - проурчало в животе у Евсей Евсеевича, но водопроводные трубы пропели “В поход!” и наш техник выскочил на лестничную площадку.

“Звенигород! Звенигород!”, - щелкало в голове у Сапогова и его ноги сами спешили к Белорусскому вокзалу, откуда простой электричкой можно было добраться до так называемой - “Подмосковной Швейцарии”.

Белорусский вокзал - старинное, в стиле неоклассицизма, красивое здание, построенное в конце 18 века у бывшей Тверской заставы, находилось недалеко от дома Сапогова. Евсей Евсеевич бывал там часто, но не как путешественник. Его племянница, Шурка, молодая разбитная девка, умудрилась устроиться в привокзальный буфет и часто баловала своего дядю Евсея жаренными “курями” и московской колбасой, к которой Евсей Евсеевич был очень не равнодушен.

Вот и сейчас, влетев в помещение буфета, Сапогов перемигнулся со своей родственницей, и через 10 минут получил пакет с жареной курицей.

“Будет чем дружбана угостить”, - радовался Евсей Евсеевич, упаковывая в дорожную сумку ещё тёплую вкуснопахнующую птицу, стараясь изолировать её от четырёх чекушек водки, без которых справиться с бассейном и трубами было бы невозможно. Только веское слово Жаркова отца, усиленное водочкой, сможет удержать на месте непоседу Светку и усадить её за решение задачки.

Неожиданно запах “курятины” напомнил Сапогову соседского петуха Орла…

“Ещё придет твоё время, змей”, - Евсей Евсеевич запоздало улыбнулся, представляя “красавца-каплуна” тушенного с овощами.

Курица из привокзального буфета аккуратно легла на предназначенное ей место и Евсей Евсеевич поспешил в билетную кассу. Он долго считал на ладони медные монетки, но, в конце концов, справился и как результат этого титанического труда получил коричневый прямоугольник железнодорожного билета, позволяющим ему просто и без затей доехать до желанного города Звенигород.

Памятуя о нерешённой задачке Евсей Евсеевич кавалерийским аллюром понёсся на нужную железнодорожную платформу, но масть по-прежнему не шла. Сапогов ткнулся в уже закрытые двери вагона.

“Да, я… да, мне…”, - заверещал Евсей Евсеевич, но локомотив поезда издал злорадный гудок и, усиливая скорость, потащил вереницу вагонов в сторону древнего Звенигорода.

“Вот бляха-муха. Невезёт так невезёт”, - воскликнул Сапогов и в это время противный женский голос из вокзального репродуктора добил его: “Уважаемые пассажиры! В связи с ремонтом железнодорожного полотна все последующие поезда будут следовать только до станции Голицино. В Звенигород сегодня вы уже не попадете. “Извиняйте, граждане!” Следите за рекламой”.

“От Голицино до Звенигорода ещё станции четыре… далековато. Вот если бы лыжи - но какие лыжи в Августе?”, - рассуждал уставший и перевозбуждённый Евсей Евсеевич.

От напряжения он часто заморгал и стал морщиться, но помогало это мало…

Hеобходимо было, что то очень радикальное, что сняло бы стресс, и вдруг, как бы проявляя самостоятельность, правая рука нашего техника непроизвольно стала расстёгивать сумку. Сапогов удивленно на неё уставился. Открыть сумку такой команды его уставшие мозги не отдавали. Они ещё со вчерашнего вечера, запутанные бассейном и неуправляемыми трубами, застыли в вечном покое.

“Что же она, подлая, делает?”, - запоздало подумал Евсей Евсеевич, а рука уже вытаскивала из сумки спасительную чекушку.

“Граждане пассажиры!”, - опять колыхнул вокзальную суматоху противный голос, - “Исключительно от большой любви к советским трудящимся, а также по просьбе Семёна Марковича Берлиоза, нашего коммерческого директора, которому приспичило навестить свою сестру Двойру, чтобы она была нам здоровенькая, администрация вокзала отправляет дополнительный спецпоезд до станции Звенигород. Просьба занимать места. Отправление через 10 минут с пятой платформы - время пошло! Кто не успел, тот опоздал”.

“Они что издеваются или шутки шутят?”, - зашипел Сапогов, - “То чиним, то ломаем, то едем, то не едем… Хрен поймёшь”.
Но объявление прозвучало, и Евсей Евсеевич, шустро подхватив сумку и прижимая локтём левую сторону куртки, где в глубоком внутреннем кармане покоилась надежда - нераспечатанная чекушка Московской водки, побежал к далёкой платформе номер 5.

“Выпить я всегда успею, а вот задачка с бассейном и трубами ждать не будет”, - повторял про себя Сапогов, грохоча стоптанными ботинками по металлическим ступеням железнодорожного мостика, боясь опоздать.

Сапогов Евсей Евсеевич - успел. Потрёпанной, взъерошенной птицей он влетел в вагон и уселся у окна.

“Надо-бы сесть по ходу поезда, а то укачает”, - запоздало подумал Сапогов, и вскочив с места, заметался между полок, выискивая правильное направление.

В это время электровоз загудел, дернул вагонами и Евсей Евсеевич автоматически плюхнулся на правильное место.

“Вот и ладушки”, - обрадовано подумал Сапогов и уже вслух произнёс, - “Вот и поехали”.

Евсей Евсеевич устроился подобней, взглянул в окно, за которым мелькал знакомый подмосковный ландшафт и по-воровски зыркая прищуренными глазами достал из кармана вожделенную чекушку.

“Перенервничал я”, - забормотал Сапогов, - “Надо малёха подлечиться и это… как его… стресс снять”.

Придя к такому внутреннему консенсусу Евсей Евсеевич профессионально сдернул “бескозырку” с чекушки и как младенец прильнул к бутылке. Сделав три глубоких глотка, техник Сапогов остановился в своём творческом порыве, огляделся по сторонам и аккуратно скатал пробку из куска газеты, которую он обнаружил у себя в кармане.

Затем, почти как герой Бородина, он туго забил “пробкой-зарядом” полуопустошённую бутылку и спрятал спасительницу в бездонный карман куртки. Вскоре Сапогов закрыл глаза и задремал. Специальный поезд коммерческого директора Семёна Марковича Берлиоза проехал станцию Перхушково…

А тем временем “Звенигородская стрекоза” - Светка Жаркова, ни сном, ни духом не-помышляющая о том, что ей грозит, расслаблялась на берегу лесного озера в компании соседского мальчишки Гоши, которого oнa ласково называла Игорёнчик.

Лесное озеро с поэтическим названием “Голубое” соответствовало своему имени. Чистейшая вода, в которой отражалось небо с пробегавшими по нему облаками и примыкающие к озеру лужайки с полевой травой, украшенной многочисленными цветами ярчайшего синего цвета, подчёркивали сложившийся романтический ореол озера. Это было излюбленное место отдыха молодой, влюблённой части города Звенигорода, так как непролазная лесная чаща с глубокими оврагами вокруг озера отсекала толпу многочисленных глазастых бабушек с их громогласными чадами и создавала иллюзию защищённости. Редкие влюблённые парочки, окружённые тишиной и лесом, находились как бы под защитой. “Любовь не любит суеты”.

Гоша был тайно влюблён в Светку. Это отвлекало и мешало ему. Он забросил все дела и только вздыхал. Ничего делать не хотелась…

Две недели назад, когда в местном клубе, вечно поддатый заведующий, организовал, танцы под расстроенный баян и окрестная молодёжь, вдохновленная портвейном “три семёрки”, лихо отплясывала, Гоша наконец-то решился.

“Надо пригласить Свету на танец… надо… я же мужчина”, - судорожно думал несчастный влюблённый, судорожно сжимая и разжимая кулаки, - “Так больше нельзя жить. Это невыносимо”.

И когда заведующий клуба заиграл очередной медленный танец, Гоша, с трудом сгибая непослушные ноги, двинулся в сторону предмета своих любовных страданий.

Он шёл медленно, чувствуя на себе иронические взгляды окружающих, которые кололи его острыми стрелами злых бушменов.

Стиснув зубы, Гоша прошёл через весь зал и, приблизившись к Светлане, срывающим голосом прошептал: “можно пригласить тебя на танец?”.

Светка, “Звенигородская стрекоза” и непоседа, только недавно стала замечать, как Гоша в её присутствии начинает мямлить и теряться… раньше этого не было.Хотя совсем недавно и сама Светлана была не такая как сейчас. За пару летних месяцев худенький подросток с вечно разодранными коленками превратился в хорошенькую девушку. Светлые волосы с модной стрижкой… стройная фигурка… огромные зелёные глаза… Гошу можно было понять.

“Он сохнет по тебе… ну, посмотри же”, - твердила подружка Танька, но Светка только отмахивалась, не воспринимая своего друга Игорёнчика как ухaжoра, а тут…

Света, это неустрашимая девчoнка, вдруг испуганно заморгала и протянув руку, прошептала неожиданно oсевшим голосом: “Да, да… можно, Игорёнчик”.

Гоша очень нежно и трепетно взял протянутую руку, но в это время объявленный ранее танец закончился и Гоша окаменел.

Все пять минут, пока разгулявшийся баянист выкушывал очередной стакан, Гоша держал в своей руке руку Светы Жарковой. Светка что-то ему рассказывала, но наш юный герой ничего не слышал. Он гладил ручку очаровательной “стрекозы” и умирал.

“Белый танец… дамы приглашают кавалеров”, - неожиданным фальцетом прокричал заведующий клубом и Гоша выпустил руку Светки.

В этот момент Света отбросила все условности и решительно выдала фразу, от которой сама пришла в замешательство: “Игорёнчик! Я приглашаю тебя на белый танец”.

Гоша захлопал широко распахнутыми глазами, а бесстрашная Светка, не спрашивая согласия, потащила своего окаменевшего кавалера на середину зала – “дамы приглашают кавалеров”.

Гоша очень осторожно обнял Свету, та доверчиво прижалась к нему и музыка нежного танго, которую не смог испортить даже поддатый музыкант, накрыла их своим крылом. Светка расслабленно, положив голову на Гошино плечо, отдалась танцу, а Гоша, вдыхая магический запах, исходящий от волос своей партнёрши, грезил на яву. Осмелев, он всё крепче и крепче сжимал Светлану в своих объятиях, стараясь полностью раствориться в девчонке, которая в свою очередь также крепко обнимала и его. Одним словом… “Музыка их связала…”.

Неожиданно, обнимая Светлану, Гоша нащупал что-то для себя незнакомое. Секундное замешательство и вдруг внезапная мысль, острой иглой кольнула в висок: “Да это же застёжка?!!”.

Неожиданные вольные мысли и ощущения восторга - всё это повергло несчастного Гошу в какое-то гипнотическое состояние… Oн задрожал как “осиновый лист”.

Очевидно, Светлана что-то почувствовала. Она инстинктивно погладила Игорёнчика по плечу и спросила: “Почему ты дрожишь? Тебе холодно?”.
Гоша не отвечал.

“Да, что с тобой?”, - повторилась Светка, но Гоша продолжал тихо дрожать и только судорожно прижимал повлажневшую ладонь к Светкиной спине.

“Станция Голицыно”, - заверещало в репродукторах вагона и Евсей Евсеевич судорожно разлепил свои заплывшие глазки, - “Поезд следует до станции Звенигород и поэтому кому в Кубинку – выметайтесь поскорей”.

Услышав столь нелестное приглашение Сапогов завертелся на деревянной скамейке вагона, испуганно заглядывая в окно, но вскоре успокоился - поезд совершенно определёно двигался в сторону Звенигорода.

Четыре остановки от Галицино до города Звенигород дополнительный спецпоезд имени Семёна Марковича Берлиоза проскочил довольно быстро. Электропоезд издал протяжный заключительный гудок и лихо затормозил на Звенигородской платформе. Железнодорожная часть путешествия из Москвы в “Русскую Швейцарию” закончилась. Трезвый и нацеленный на результат техник Сапогов стоял на платформе и нетерпеливо топал ногой - водопроводные трубы бассейна с неучтённой водой пели в его душе праздничный марш из знаменитой “Варшавянки” – “Марш-марш вперед, рабочий народ”.

Вскоре Евсей Евсеевич перестал топтаться на месте и решительно сжав в руке дорожную сумку, двинулся в город.

“Промедление смерти подобно” - историческая фраза царя персов Дария, применённая вождём мирового пролетариата товарищем Владимиром Ульяновым - Лениным к современной действительности, невзирая на неудобства, заставляла Сапогова гибким ужом скользить через толпу горожан и гостей города Звенигорода к нужной автобусной остановке. Цель была близка.

Местные автобусы, обычно подъезжали на круглую вокзальную площадь станции Звенигород практически за 10 минут до прихода электропоезда. И на этот раз они уже там стояли, тихо урча моторами и готовясь принять пассажиров.

“Мой автобус номер 24”, - судорожно соображал, Евсей Евсеевич, кавалерийской рысью спеша на площадь, - “но ждать он, ёшкин кот, будет минут пять, не больше… опять я лоханулся… надо было садиться в головной вагон”, - запоздало определился Сапогов, прибавляя своему отяжелевшему телу дополнительное ускорение.

“Этот Звенигород - странный городок”, - бубнил техник, продолжая протискиваться сквозь толпу прибывших пассажиров, - “Чёртов поезд прибывает не на вокзал, конечную железнодорожную станцию, а останавливается в чистом поле. До самого города надо ещё добираться автобусом. Всё никак у людей. Я же могу не успеть, a “ходют” автобусы не часто”.

Но судьба наконец-то улыбнулась Евсей Евсеевичу. Она крепкой, невидимой рукой придержала автобус за колесо, пока задыхающий Сапогов не втиснулся в переполненный салон.

Водитель автобуса, пожилой лысоватый мужчина, с удивительно густыми чёрными усами, убедившись, что “автобусная коробочка” набита битком, закрыл дверь и тронул машину. Набирая скорость, автобус номер 24 покатил по своему обычному маршруту “Биостанция - Волково - Троицкое”.

“Успел”, - заулыбался Сапогов, стараясь медленно отдышаться после усиленного марш-броска, - “теперь всё будет хорошо”.

Евсей Евсеевич отдышался, успокоился и стал глядеть в окно. Звенигородская природа впечатляла…

Пока техник Сапогов любовался природой “Pусской Швейцарии” и в глубине своей души отсчитывал минуты до встречи с друганом механиком Жарковым, на берегу Голубого озера “Звенигородская стрекоза” Светка, отбросив надoевшую книжку с французским женским романом, жеманно потянувшись, обратилась к своему другу-поклоннику Гоше: “Игорёнчик, мне, кажется, что у меня спина обгорела. Ты бы не мог оказать любезность и натереть меня кремом?”.

Гоша, периодически бросающий робкие взгляды на удивительно привлекательную стройную Светкину фигурку, обрадовался, но постарался спрятать свой восторг. Сдерживая себя, он медленно поднялся с расстеленного одеяла и, взяв в руку флакон с кремом глухим голосом уточнил: “Тебе только спинку?”.

Светка хитро хмыкнула: “Пока спинку…” и внимательно посмотрела на Гошу.

Гоша, удерживая каменное выражение лица, не отреагировал на ехидный Светкин взгляд. Он опустился на колени, и вдруг неожиданно даже для себя, ловким движением рук расстегнул застёжку купальника, который тоненькой полоской пересекал спину.

“Так будет лучше”, - выдохнул он, - “а то испачкаю твой красивый купальник”.

Ответом ему было очередное хмыканье.

Не дождавшись вразумительного ответа, и получив формальное “добро” к действию Гоша выдавил себе на ладонь ароматный крем, и осторожно принялся натирать очаровательную спинку “Звенигородской стрекозы”.

Автобус номер 24 заполз на очередную горку и Евсей Евсеевич Сапогов увидел знакомый дом друга, крышу которого украшала огромная телевизионная антенна. Прошлым летом он сам помогал товарищу крепить это рогатое чудовище. Такое не забывается…

“Добрался… “Усё” нормально… “Усё” путём”, - прошептал Евсей Евсеевич и встрепенувшись, начал пробираться к выходу.

Вскоре показалась и нужная автобусная остановка. Автобус притормозил, усач-водитель открыл дверь и Евсей Евсеевич, прижимая к себе дорожную сумку, выскочил из салона.

Сапогов оглянулся вокруг, как обычно потоптался на месте, и, взвалив сумку на плечо, направился в сторону дома Жарковых.

Пыльный километр щебёночной дороги, длиннющий ряд разноцветных штакетников, преграждающие доступ к разнокалиберным дачным домикам и вот уже Евсей Евсеевич звонит в корабельный колокол-рынду, который изобретательный механик Жарков, приспособил вместо дверного звонка.

“Есть кто дома!!?”, - прокричал Сапогов, но кроме глохнущего эха от медной рынды ничего не звучало.

“Вот, ёшкин кот”, - расстроился Евсей Евсеевич, - “Так долго добирался, торопился, а уткнулся в закрытую калитку… Не везёт, блин. И ведь хрен позвонишь, телефона у него нет”.

Он ещё раз ударил колотушкой в блестящий колокол, но в это время откуда-то сверху раздался знакомый бас: “Ну, кого там чёрт принёс”, - и перемазанный краской хозяин дома Иван Петрович Жарков, показался в чердачном окне.

“Иван!!! Это я, Евсей!!”, - как подорванный заорал техник Сапогов, испытывая неожиданное облегчение, - “K тебе в гости приехал”, - и он добавил, улыбаясь во весь рот, - “Это так ты гостей встречаешь?”.

Иван Петрович весело загоготал, и по лестнице стал спускаться вниз. Через несколько минут от уже крепко обнимал своего друга.

“А я к тебе по делу… Только ты можешь мне помочь”, - начал издалека Евсей Евсеевич, помогая своему другу Ивану Петровичу накрывать на стол.

Друзья расположились в маленькой кухоньке. Сапогов выложил свою многострадальную жареную курицу, добытую по блату… не забыл он и чекушки, а гостеприимный хозяин заставил стол всевозможными дачными соленьями: огурчиками, помидорчиками, грибочками, капусточкой и “гвоздь программы” - большущий брусок шикарного украинского сала.

“Так в чём тебе помощь нужна? Колись”, - расспрашивал Жарков Евсея Евсеевича, когда они уже махнули по второй рюмке.

“Да, безделица… ерунда”, - уверял своего друга хитромудрый Сапогов, нарезая ароматное сало тонким острым ножом.

Евсей Евсеевич вкладывал в процесс “нарезания” украинского деликатеса всю душу. Он кряхтел, потел, но продолжал мужественно резать сало. A oно - сало - этого стоило. Розовое, с мясными прожилками, с чесночком, в меру солёное… как говорят в Одессе – “умереть не встать”.

Сапогов выжил… Он закончил “нарезательный” процесс, утер выступивший на узком лбу пот и осторожно украсил натюрмортом из сала с чёрным ржаным хлебом голубое фарфоровое блюдо. Затем, сглотнув накопившуюся во рту слюну, разлил водку по рюмкам и наколол на вилку маринованный подосиновик.

Проделав всё это, техник Сапогов подняв к потолку рюмку, торжественно продекламировал любимый тост киношного генерала Иволгина: “За понимание”, и не дожидаясь своего друга Жаркова выпил. А поставив на стол пустую рюмку, лихо хрустнул маринованным грибком.

Иван Петрович поспешил присоединиться к другу. Он согласно кивнул, одобряя сказанное Евсеем Евсеевичем и в свою очередь смачно выпил. Понимание между “людя’ми” - это очень важно и очень нужно…

“Теперь переворачивайся на спину”, - голос Игорёнчика вывел Свету Жаркову из полусонного состояния.

Она лениво распахнула большие зелёные глаза и рассеянно посмотрела на Гошу. А затем, медленно прикрыв длинныe черныe ресницы, Светка томно перевернулась на спину, совершенно забыв о расстёгнутом купальникe, который так и остался лежать на одеяле.

Гоша замер. Крем плавился в ладони, a “процесс не шёл”… Гоша молча пожирал Светку глазами.

Но всё заканчивается в этом мире. Всему тому, что имеет начало, обязательно приходит конец… Совсем недолго Игорёнчик любовался полуобнажённой “Звенигородской стрекозой”…

Очнувшись, Светлана перевернулась на живот и, хихикая, весело прощебетала: “Ax, перестань меня разглядывать, я смущаюсь… И помоги мне, пожалуйста, застегнуть купальник”, - добавила она, уже смеясь во весь голос, - “У тебя это очень хорошо получается”.

Гоша обречённо вздохнул, потянулся к купальнику и медленно застегнул его. “Иллюзии”… a скорее - “Утраченные иллюзии”… Бальзак отдыхает…

Светка хитро зыркнула на Игорёнчика, поднялась с одеяла и, скорчив на своём очаровательном личике нетерпеливую гримаску, спросила: “Купаться идёшь?”.

“Иду”, - немедленно ответил Гоша и вместе со Светкой побежал к воде.

Разбрасывая брызги и громко крича, они одновременно бултыхнулись в воду. Немного поплавав, Светка подплыла к Гоше и принялась брызгаться. Игорёнчик сначала отворачивался от летевших брызг, но вдруг неожиданно извернулся и обнял разыгравшуюся подругу. Неустрашимая Светка затихла. Её сердечко беспокойное забилось, а прохладная вода озера вдруг превратилась в кипяток.

Гоша крепко держал Светлану в своих объятиях. Нахлынувшее нежное чувство, раньше ему незнакомое, приносило какое-то непонятное, но приятное волнение. И вдруг осмелев, Игорёнчик ещё крепче обнял Светку и поцеловал в очаровательную шейку. Светлана вздрогнула, лёгкая дрожь пробежала по её телу, и неожиданно для себя, обняв Гошу, она вернула ему поцелуй. Гоша в сладком волнение нашёл губы Светланы и впился в них со всей своей юношеской страстью…

А тем временем на маленькой кухоньке на даче у Жаркова продолжалось застолье в честь встречи друзей. С жареной курицей… с чекушками… было покончено так же, как и с украинским салом. Друзья пили чай…

“Слушай, Петрович”, - расслабившись, благодушно бухтел Евсей Евсеевич, шумно отхлёбывая горячий чай из блюдечка, - “Тут вот какая закавыка. Мне бы помочь решить задачку с бассейном и трубами. Куда вода течёт… откуда вытекает… ничего понять не могу. Надо твою Светку подключить”.

“Подключим”, - соглашался Иван Петрович, - “Она у меня умница. Всё решит без проблем”.

Он запнулся на мгновение и полушёпотом добавил, - “Только она сейчас занята… влюбилась. Ходит как не своя”.

Евсей Евсеевич заулыбался, сделал очередной глоток из чайного блюдца и уточнил: “Да… “енто” дело молодое… помню, помню… сам влюблялся. Я со своей Ксюхой до первых петухов гулевал… да”.

Сапогов поставил блюдце на стол, обвёл кухоньку полусонным глазом и обратился к другу: “Что-то упрел я у тебя, Петрович… мне бы поспать малёха”.

“Да, да… конечно”, - спохватился Иван Петрович, - “Пойдём… я тебя в гостевой комнате уложу, а когда Светка появится, разбужу”.

Евсей Евсеевич сонно закивал и поплёлся за Жарковым. Через три минуты из гостевой комнаты уже доносился залихватский храп. Техник Сапогов крепко спал…

Евсей Евсеевичу снился огромный, циклопический бассейн ослепительно белого цвета, инкрустированный многочисленными маленькими чёрными квадратиками и кругами. Входящая толстая медная труба, напоминающая гигантского питона из детской книжки Киплинга про Маугли и как орденом, украшенная сияющим 2-х тонным вентилем, хаотически и многократно опоясывая бассейн, завораживала всех счастливцев, имеющих неосторожность искупаться в бассейне и придавала удивительно таинственный вид мерцающей воде. А выходящая труба с разделительной решёткой, очень похожей на крест тамплиеров, короткой хордой пересекая дно и стены бассейна, ещё больше подчёркивала всю сложность задачи, стаявшей перед Сапоговым. Разобраться в этом сплетении трубопроводов oн был не в состоянии. Трубы, похожие на меднодышащий клубок змей затягивали его, грозя задушить. Смертельный ужас охватил Сапогова. Пот выступил на его лбу. Короткие волосы искрили электричеством… Руки подёргивались… Евсей Евсеевич во сне тяжело дышал, хрипел, храпел, стонал…

“Я замёрзла”, - прошептала Светлана, - “Давай выходить”, - попросила она Игорёнчика.

Гоша с трудом оторвался от сладких девичьих губ, ещё крепче обнял дрожащую подругу и заторопился к берегу, где принялся энергично растирать замёршую Светку махровым полотенцем… вскоре она согрелась.

“Папа просил пораньше вернуться… будем собираться”, - привычка командовать вновь вернулась к Светке и она решительно взялась за сумку.

Вещи были быстро собрали и Гоша со Светой направились в сторону дома. Путь по лесистым оврагам был недолог и вскоре пара остановилась у знакомых ворот с корабельной рындой.

“Ты завтра приходи, и не опаздывай… опять на озеро пойдём”, - затораторила Светка, хитро посматривая на Гошу.

Она ожидала ответа, но его не было… Игорёнчик молча, кивал, думая только о своём - как бы опять поцеловать красавицу.

Деревенская улица с праздно гуляющими дачниками - это вам не уединенное Голубое озеро. Игорёнчик стеснялся посторонних глаз… Видя Гошину нерешительность и прекрасно понимая о чём он думает - а это совершенно ясно читалась в его широко распахнутых глазах - Светка сама пришла на помощь влюблённому другу. Она крепко обняла Игорёнчика, поцеловала его в губы, а затем, хмыкнув по своему обыкновению, лёгкой змейкой скользнула в калитку.

“Просыпайся, Евсеевич”, - тяжёлая рука Ивана Петровича Жаркова ухватила Сапогова за плечо, - “Светочка пришла. Самое время твою задачку решать…”.

Евсей Евсеевич очумело раскрыл глаза.

“Да, да… сейчас встаю”, - забормотал он, пытаясь вылезти из кошмарного сна.

Медные трубы и бассейн покинули замутненное сознание Сапогова и Евсей Евсеевич окончательно проснулся.

Он, неспеша, вышел во двор, подошёл к висящему на столбе алюминиевому рукомойнику, плеснул на лицо несколько пригоршней воды, отряхнулся как кот и снова вошел в дом. Техник Сапогов был решительно настроен с помощью Светки Жарковой справиться с ненавистной задачкой.

“Светлана… Светлана Ивановна”, - Евсей Евсеевич официально обратился к “звенигородской стрекозе”, - “Ты бы помогла мне разобраться с проклятой задачкой, а то я от этих труб и бассейна с ума сойду. Когда же этот чёртов бассейн наполнится водой?”.

“Эта задачка про две трубы… из одной – вода вливается, а из другой - выливается?”, - уточнила Светка, и когда Сапогов утвердительно кивнул головой, добавила, ехидно улыбаясь, - “Этой задачке 2000 лет. Её ещё Герон Александрийский придумал. Но она же не решается… Вы разве это не знаете?”.

Сапогов окаменел. 16- и летняя “стрекоза” одной фразой сразила Евсея Евсеевича. Убила наповал! Будущее повышение по службе, так трепетно вынашемое скромным техником, сократилось до молекулы, a затем лопнуло, приказав всем долго жить.

“Не понял! Как не решается?”, - переспросил Евсей Евсеевич, закатив глаза, - “Задачка в учебнике напечатана… Зачем же её “люд’ям” задавать, если на неё ответа нет?”.

“Решение этой задачи является скорее физическим и не может в абсолютном смысле решаться средствами элементарной математики”, - резала “матку-правду”, продвинутая Светлана Жаркова, - “Если втекание воды можно считать происходящим под постоянным давлением и, следовательно, равномерным процессом, то её вытекание происходит при изменяющемся уровне “зеркала” воды, который определяет давление, и, значит, является неравномерным процессом…”, - Светлана остановилась в своих объяснениях и удивлённо посмотрела на Сапогова.

Евсей Евсеевич, бледный, покрытый потом, трясущейся рукой подвигал к себе стул. С третьего раза он справился со своими дрожащими руками, подвинул стул и тяжело на него уселся.

“Вам плохо?”, - удивлённо спросила Светка, видя ненормальную реакцию Сапогова на обьяснения хитроумной задачки, - “Может вам воды?”.

“Водки…”, - попросил убитый Евсей Евсеевич, - “Водки бы мне”.

Теперь уже запуталась “Звенигородская стрекоза”.

“Не поняла… Причём здесь водка?”, - прозвучал вопрос “стрекозы”, но всепонимающий Иван Петрович Жарков, с удивлением слушающий заумные объяснения дочери, всё понял и пришёл на помощь к другу.

Он метнулся к старинному буфету, доставшемуся ему ещё от дедушки и достал оттуда хрустальный графин.

“Вот, Евсей… сейчас мы тебя спасём… Это чудодейственная настойка – спирт c черноплодной рябиной. Махни рюмашку”, - засуетился хозяин, наливая настойку в высокую рюмку из чешского стекла, - “Давай, давай”, - торопил он Сапогова, опасаясь что того действительно хватит “Кондратий”.

Евсей Евсеевич трясущейся рукой обречённо взял рюмку, и невидящими глазами глядя в упор на Жаркова, выпил.

Чудотворная настойка подействовала совершенно правильно. Глаза Сапогова заблестели и приняли осмысленный вид. Иван Петрович видя такую “положительную реакцию Вассермана” на свой алкогольный шедевр налил другу ещё. Eвсей Евсеевич выкушал вторую рюмашку, крякнул по-утиному и глубоко вздохнул.

Затем он вытер выступивший на лбу пот и вновь обратился с Светке: “Так что мне делать, доченька?”.

“Я же вам объясняю”, - Светка невозмутимо твердила опешившему технику, - Бассейн никогда не наполнится! И математический расчёт подтверждает этот правильный ответ. А основан он на использовании известной формулы Торричелли, определяющей скорость струи жидкости, вытекающей из отверстия сосуда…”.

Сапогов закрыл глаза и отрубился… Напрасно озабоченный Иван Петрович, вложив в руку Евсей Евсеевича рюмку с чудодейственной настойкой, пытался растормошить друга. Ничего не получалась…

“Ну, я пойду?”, - спросила “Звенигородская стрекоза” невменяемого Сапогова, и не дожидаясь ответа, скользнула в полуоткрытую дверь.

Иван Петрович нежным отцовским взглядом проводил дочь и его глаза, сделав круг, уткнулись в окаменевшего Евсей Евсеевича.

“Надо полечиться, а то и меня прихватит”, - произнёс вслух отец умной “стрекозы” и налив в рюмку всеспасающей настойки, с удовольствием выпил.

Затем Иван Петрович пожевал солёный огурчик, уселся на стул и принялся терпеливо ждать, когда очнётся впавший в беспамятство товарищ, сражённый нерешаемой двухтысячелетней задачкой.

Ждать пришлось недолго. Евсей Евсеевич засучил ногами, чихнул и открыл глаза.

“А где же…?”, - Сапогов начал свою речь с вопроса, но в этом сложном вопросительном процессе утомился и снова закрыл глаза.

Иван Петрович понял, что его друг ожил и определённо нуждается в поддержке. Он налил очередную рюмку настойки и решительно сунул сию живительную влагу под нос Сапогова. Евсей Евсеевич зашевелил носом, почмокал губами и открыл один глаз. Иван Петрович быстренько убрал руку с рюмкой. Сапогов посмотрел вокруг, покрутил носом и удивлённо уставился на своего друга уже во все глаза.

“А где же…?”, - Евсей Евсеевич вновь попытался задать тот же вопрос, но старый друг решительно перебил его: “Да вот она”, - ответил Иван Петрович ехидно улыбаясь, и хорошо отработанным движением фокусника, сотворил из ниоткуда рюмку с настойкой.

Сапогов дрожащей рукой взял рюмку.

“Я вообще-то про Светку спрашиваю”, - начал Сапогов, но махнул рукой и обречённо выпил.

Друзья ещё раз выпили, закусили и Иван Петрович осторожно спросил друга: “А может ну её, эту задачку? А Евсееич? Смотри, как тебя колбасит… Пес с ней!”.

Сапогов обречённо кивнул головой, соглашаясь с мудрым Жарковым.

“Вот и ладненько”, - заулыбался довольный Иван Петрович, - “сейчас отметим это дело”, - и он достал из старинного буфета новый графин…

Друзья привычно уселись за кухонный столик. Вскоре Евсей Евсеевич перестал думать о нерешённый задачки. Ненавистный бассейн с двумя трубами отдалялся дальше и дальше. Довольный Иван Петрович Жарков, улыбаясь в свои густые, пшеничные цвета усы, потихонечку наполнял рюмку Сапогова и рассказывал другу о местной рыбалке: “У нас такая рыбалка, с ума можно сойти… огромные карпы… караси по два пуда… Я мозоли натёр, пока их из озера вытаскивал… Народ к нам из далека приезжает. A намедни один “чувак” полутораметровую рыбину вытащил”.

Рассказ о метровых карпах и пудовых карасях захватил Евсей Евсеевича, а возможность совместного участия в рыбалке и вовсе излилась на техника Сапогова благодатной “небесной манной”.

“Вот завтра за рыбой и пойдём”, - обнадёживал Иван Петрович, - “У меня место есть прикормленное. Улов гарантирую… ну, а после рыбалки - уха и как положено – водочка. Всё будет “тип-топ”.

Евсей Евсеевич заинтересованно закивал головой.

“Нет, не зря я съездил в Звенигород”, - расслабленно думал Сапогов, - “Хрен с ним, с этим чёртовым бассейном. Не жили хорошо и “не хрена привыкать”. Тут последние мозги высушишь. Мне повышение и без этой проклятой задачки дадут. Привезу начальнику свежей рыбы, oн мне должность и отвалит… Вот я дурень тупой. Надо было раньше об этом подумать, а не трахаться с нерешаемой задачкой…”.

Простая мысль о том, как обменять рыбу на новую должность, понравилась Евсей Евсеевичу. Он повеселел, заулыбался. Жизнь налаживалась…

Тёплый летний вечер опустился на Звенигород. В окнах домов зажёгся свет, улицы опустели.

“Я через два дня уезжаю, пора готовиться к вступительным экзаменам в институт”, - объяснялся Гоша грустным голосом, обнимая за плечи “Звенигородскую стрекозу” Светку Жаркову.

Они сидели на скамейке под огромным раскидистым дубом, который местные остряки нарекли “Чингачгуком”. Света молча, кивала, соглашаясь. Ей было грустно.

“У меня с математикой не очень… да и физику надо повторить”, - Игорёнчик медленно ронял слова, - “А первый экзамен уже в конце Августа…”.

“Да, да…”, - Светлана передёрнула плечами и поближе подвинулась к Гоше, - “Я понимаю - мне тоже самое предстоит через два года”.

Гоша глубоко вздохнул, крепко обнял “стрекозу” и поцеловал её в губы. Светлана в ответ ещё сильнее прижалась к Игорёнчику. Стало уже совсем темно, а влюблённые не могли расстаться. Они всё целовались и целовались…

“Я обязательно вернусь”, - объяснялся Игорёнчик, в коротких перерывах между поцелуями, - “Обязательно…Обещаю тебе, Светочка…”.

Но он не вернулся. Весёлая студенческая жизнь захватила его и увела в сторону от “Звенигородской стрекозы”. Больше он никогда не видел Светку. И только через 30 лет судьба снова свела их. Но это уже другая история…

3 лайка

del